Run boy run

[stjohnwatson]

Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Фандом: Teen Wolf
Жанр: AU, romance
Персонажи: Питер Хейл, Крис Арджент
Рейтинг: R
Размер: ~1 700 слов
От автора: Автор выгуливал какие-то свои странные потаённые кинки. И он уже давно не писал ночью. Поэтому опасайтесь. Вдохновлена заявкой и песней (не столько слова, сколько сам ритм). Пост-3a сезон.

Break out from society

Крис чувствует с таким трудом забытую тьму палача, холодом разливающуюся в груди. В каждом охотнике есть что-то от палача. Он выслеживает свою жертву, чтобы подарить ей смерть. И только от него зависит, какой она будет. Обычно она быстрая и относительно безболезненная, но, если ты загонишь жертву в ловушку, она поранится, взвоет от боли и будет страдать до того самого момента, пока ты не всадишь ей пулю в лоб. Она уже не сможет бежать, не сможет продолжать бессмысленные попытки спастись, уйти от погони. От неминуемого.
В сердце Криса – тёмное ликование. Радостное трепетание от того, что он идёт по оставленным следам и буквально наступает на пятки своей цели. Маячит угрожающей тенью, мелькает на периферии зрения, цепляет струны нервов, нагоняет страх.
Питер идёт рядом, принюхивается, выглядит совершенно обычным человеком, предпочитая не выпускать клыки и когти раньше времени. Но от него исходит волнами эта сверхъестественная сила и выходящая за рамки приличий уверенность в себе. Крису на мгновение становится интересно, чувствует ли он себя, как на охоте. Может, ему не с чем сравнивать? За все те годы, что они знакомы, он ни разу не удосужился спросить, охотился ли Питер когда-нибудь. Возможно, потому, что это выглядело бы глупо. И потому, что в ответ ему досталось бы что-то вроде “На зайцев и белок? Мне говорили, у последних очень жёсткое мясо, так что я не стал”. Этот ходячий сгусток сарказма всегда умудрялся обсмеять даже самый банальный вопрос, что уж говорить о специфических.
В заповеднике неестественно тихо: кажется, будто добыча тоже затаилась в ожидании и поэтому не выдаёт себя ни единым звуком. Ни шороха листьев, ни хруста веток, ни дикого, утробного, угрожающего рычания. Обезумевшая, но расчётливая тварь.
Крису неимоверно хочется что-нибудь спросить. Хочется двинуться с места, напасть, покончить с этим и уйти домой. Но ноги будто приклеились к земле, холодной, покрытой красно-жёлтым ковром, и он стоит посреди этого проклятого заповедника, намозолившего ему глаза ещё за предыдущий и даже часть этого годы, и не двигается с места. Собственное сердце бухает в ушах, шумит морской волной, накатывает.
Крис пялится в темноту, прореженную редкими лунными лучами, и думает об Эллисон. У него дома дочь, совершившая опасный ритуал, чтобы спасти его, а он ловит каких-то слетевших с катушек монстров, а не сидит и утешает её, не спасает от тьмы, которая, по словам Дитона, уже окутывала её сердце. Он должен быть рядом, помогать ей с домашним заданием, поступать, как все, чёрт побери, нормальные отцы. Хотя бы раз в жизни вычислять на пару с ней грёбанные интегралы, а не учить стрелять из арбалета и выпутываться из крепких верёвок, которыми тебя примотали к шаткому стулу в заброшенном доме.
Что-то в его жизни идёт совсем не так. И, кажется, уже очень давно.
- Я чую его, - внезапно говорит Питер, прерывая ход его мыслей, и Крис напрягается, щурится вдаль, тело как натянутая струна.
Питер рычит, срывается с места, и Крис следует за ним, бежит, ловит собственное дыхание. И клянёт себя на чём свет стоит за то, что чувствует радость. Потому что это привычно. Это настолько привычно, что давно стало казаться единственно правильным для него. К чертям собачьим консалтинговую фирму. К чертям собачьим социальные нормы. Он здесь, в лесу, с арбалетом наперевес, гонится за существом, которое большинство обычных людей посчитало бы мифологическим. Выдумкой. Сказкой. Преувеличенным рисунком из комиксов про супергероев. Он бежит вслед за мифом и надеется подстрелить его.
Он делает это не ради спасения жителей маленького городка. Он делает это ради собственного удовлетворения. И от этого становится как-то мерзко и гнилостно, но для рефлексии нет времени: Крис подумает об этом позже. Сейчас главное – сорвать куш, попасть в лапу, ограничить возможности, подкосить. А потом позволить Питеру разорвать незваного гостя Бикон-Хиллз на части. Вот уж кто точно не испытывал бы угрызений совести после этого, так это Питер.
Крис умудряется попасть в бок промелькнувшей громадной тени и с сухой усмешкой слышит подтверждение тому – почти жалобный скулёж. Питер вырывается вперёд, скрывается среди деревьев, мельтешит, превращается в тёмное пятно. Крис отбрасывает прочь мысль о том, что уже слишком стар для всей этой беготни, и следует за ним, сминая листья под ногами.
За секунду до того, как боль пронзает ногу, он слышит лязг и понимает, что попал. Капкан захлопывается, и он с криком падает на землю, вцепившись в арбалет, как в последнюю надежду. Что, если Питер не убил оборотня? Он не собирается выпускать из рук своё единственное оружие. То есть, нет, конечно, в ботинке спрятан нож, но это на совсем крайний случай. Не стоит упускать основные варианты.
Крис стискивает зубы и терпеливо ждёт. Питер наверняка слышал его крик, значит, он придёт на помощь. Рано или поздно. Хотя лучше бы, конечно, рано.
И тот действительно появляется. На невысказанный вопрос отвечает кивком, показывает когти в крови, а потом без лишних слов раскрывает капкан и отбрасывает его в сторону. Крис стонет и шипит:
- Вот только заикнись ещё раз, что тебе нужна моя помощь!..
- Эй-эй, попридержи лошадей, - фырчит Питер. – Ты что, собираешься обвинить меня в том, что попал в собственную западню? Это как-то не по-взрослому. Хоть и хитрожопо до безобразия.
Крис закатывает глаза и поднимается. Не без чужой помощи. А потом хромает до машины, долго, упорно, самостоятельно и с до невозможности гордым видом. Питер только смотрит насмешливо, но после первой попытки больше не стремится подставить плечо или подхватить осторожно, но уверенно.
- Ты ведь не поедешь так домой, да? – интересуется он, выгнув брови, когда они, наконец, добираются до цели.
- А кто меня остановит? Ты, что ли? – с вызовом бросает Крис и напоминает самому себе подростка, который думает, что уже всё повидал на своём пути, и будет идти до конца, чего бы ему это ни стоило.
- Упаси Боже, - Питер почти откровенно смеётся. – Я просто подумал: к чему будить твою дочурку, позаботимся о ране у меня, а потом поковыляешь обратно, если так хочется. Ночь длинная, успеешь.
Звучит разумно, но Крис не хочет просто так сдаваться и спрашивает хмуро:
- А кто позаботится о трупе?
У него в багажнике есть лопата.
- О, на этот счёт не волнуйся: я напишу Скотту.
- Откуда у тебя номер Скотта? – вяло удивляется Крис, хотя в голове крутится ещё множество других, более интересных вопросов, и сдаётся. Питер действительно пишет SMS, отправляет и садится за руль его машины.
Они едут в молчании. Крис смотрит в окно и всё ещё немного злится на Питера, потому что именно он втянул его в эту авантюру.
В нашем городе появился один очень кровожадный омега, сказал Питер. Он здесь проездом, сказал Питер. Уточнил так, будто это имело какое-то значение. А может, он на что-то намекал, но Крис всё равно не понял, на что именно, и не собирался спрашивать. Он вообще в тот момент читал газету. Спортивную страницу, между прочим. А Питер продолжал заливаться: давай тряхнём стариной, тебе полезно развеяться. Мне кажется, ты уже давно пренебрегаешь пробежками по утрам, так что ночной марафон явно пойдёт тебе на пользу. Я же знаю, что ты оставил арбалет. Я чувствую запах рябины и аконита в твоём доме. Я и не сомневался. Ты ведь не мог всё это просто выбросить. Выглядело бы подозрительно. И ещё у тебя пахнет оружейной смазкой. Работники консалтинговых компаний у себя дома такое не держат.
- Ты заткнёшься, если я с тобой пойду? – спросил Крис.
И вопрос был решён.
До своей квартиры Питер доносит его на руках, и Крису стыдно, зло, противоестественно, и хочется как-нибудь погано отомстить, но в арсенале только злобное “Пошёл ты” в ответ на издевательское “Вот и наш замок, принцесса, приехали”.
Питер сажает его на стул и уходит, чтобы вернуться с обычной картонной коробкой.
- Не смотри на меня так: то, что я обладаю способностью к регенерации, не значит, что у меня не может быть аптечки.
Он снимает ботинок и носок, закатывает штанину и чуть приподнимает ногу, разглядывая рану. А потом внезапно склоняется и проводит по коже языком. Слизывает кровь, ведёт снизу вверх до самых отметин от зубьев капкана.
Крис бормочет: “Чёрт, больно” – но на самом деле это немного странно и даже каплю приятно, и ногу отдёргивать совсем не хочется. Он впервые за долгое время чувствует замешательство и просто смотрит этим растерянным взглядом, наблюдает, не понимая, что за блажь ударила Питеру в голову. Тот всегда был немного ненормальным, даже без учёта своей принадлежности к стае оборотней, но это… это какой-то другой уровень. Непривычно. Но интересно.
Питер поднимает взгляд, и взгляд его шальной, безумный, в нём что-то плещется, поди разбери. Крис облизывает пересохшие губы и вплетает чуть дрожащие пальцы в тёмные волосы, стискивая, сам не знает, что выражает этим жестом. Сердце колотится в груди, как ненормальное, рвётся наружу через клетку рёбер. Тьма палача осталась позади, там, в лесу, залитом лунным светом, и теперь в сердце только смятение и странное осознание, будто происходит что-то важное между ними, прямо сейчас, и оно струится меж пальцев, прямо как чужие мягкие волосы, потоками энергии.
Питер целует его рану, и Крис прерывисто выдыхает, словно выгоняя через рот жар, поселившийся в теле от этого действия, заполнивший его до краёв.
В следующее мгновение они уже в спальне, и Питер держит его крепко, так крепко, словно боится отпустить, прикасается везде, где только может, сводит с ума, лаская. Криса захлёстывает волной чего-то неописуемого, он захлёбывается в этом, тонет и цепляется за Питера, впивается в его плечи, сдёргивает одежду, забывая о боли, теряя себя. Он испытывает эту невыносимую жажду ощутить как можно больше, запомнить пальцами, а не глазами, скользнуть по уже выученным точкам, будто читая шрифт Брайля на чужой гладкой коже.
В какой-то момент Крис хочет перевернуться, оказаться сверху, но Питер удерживает, ухмыляется совершенно невыносимо:
- Тебе противопоказано напрягаться.
И Крис хочет врезать ему по лицу или хотя бы сказать, что он – скотина, но Питер затыкает его рот поцелуем, забирается руками под водолазку, гладит, касается сосков. И желание творить бесчинства пропадает.
Криса ведёт. Этой ночью он кричит, кричит, не сдерживаясь, и двигается навстречу с неистовым желанием и отчаяньем, так, словно от этого зависит вся его жизнь. Он хватает ртом воздух, вскрикивает, срывается на стон, и под закрытыми веками сталкиваются вселенные и взрываются целые миры, разлетаясь миллиардами микроскопических, ярко светящихся частиц.
Питер заполняет его собой, рычит и кусается. Сжимает зубами ухо, кожу на шее, плечо. Впивается, оставляя метки повсюду, клеймя. Но в этот раз кажется, будто в этом нет ничего собственнического. Словно какая-то часть древнего ритуала, который делает связь только сильнее, уплотняет нить судьбы, превращая её из тонкой линии в крепкий канат, который не разорвать сотней рук и не разрубить ни одним топором.
Крису нестерпимо жарко даже после того, как всё заканчивается, и они лежат на кровати, пытаясь восстановить дыхание и прийти в себя. Крис даже не знает, как назвать то, что было между ними только что. Но что-то подсказывает, что и не надо. Не стоит сковывать неудержимое рамками слов, букв, каких-то обозначений. Так правильнее. Так лучше.
После душа Питер обрабатывает рану и невероятно осторожно, аккуратно и даже нежно забинтовывает ногу. А потом снова целует, только уже через ткань. Крис сглатывает и понимает, что никуда уходить ему уже не хочется. Проклятье. Питер всегда знал, как его удержать.