Eternal pain - 2

Название: Sleep, sugar
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: angst, deathfic (!)
Рейтинг: G
Размер: 645 слов
Персонажи: Джим Мориарти, Себастьян Моран.
Предупреждения: OOC (!), AU, одно неприличное слово.
От автора: основано на этом. Название - результат воздействия песни Poets of the Fall - Sleep, на повторе пятый день стоит.

Рискнуть

Джим входит в квартиру Себастьяна, бледный, решительный.
У Джима давно есть ключ от его квартиры.
У Джима в руке пистолет.
Себастьян думает, что это очередная игра.
Зря.

Они сидят на кухне: Джим на стуле, Себастьян - на полу.
Себастьян зажимает дыру в животе (кровь, предательница, всё равно сочится меж пальцев, пропитывает рубашку, заставляя её неприятно липнуть к коже), Джим неловко крутит в руках пистолет и смотрит на него с таким нелепым выражением лица, словно в первый раз видит. Словно не понимает, что только что сделал.
- Д-Джим, что ты сделал?
Вопрос, конечно, ужасно глупый. Глупее только спрашивать, где Макдональдс, когда ты упираешься глазами в большую букву “M” окружностями. Но ему интересно, понимает ли Джим, что сотворил.
- Убил тебя, очевидно.
Голос его какой-то отстранённый, словно он не в этом мире находится. Или словно Себастьяну отказывают уши. Учитывая, что у него дыра в животе, и подняться не то что нельзя, просто тяжело и очень больно, этот вариант исключать нельзя. Даже наоборот, следует принять как наиболее вероятный.
- Господи. Может, хоть посвятишь меня в тайну за семью замками, почему?
Может, из-за того проваленного дела с МакФарлейном? Да ладно, не так уж он и облажался. Больше сам пострадал, но тех людей, которые могли всё разболтать, застрелил. Всех и каждого. По несколько раз. Мочи наверняка, как говорится.
Вроде никаких обидных замечаний в адрес Джима он себе не позволял, не заводил никого на стороне (на всякий случай; Джим ведь, мать его, такой собственник по всем фронтам, что страшно даже проверять границы дозволенного), все цели снимал аккуратно, чётко, вовремя. За что ему такая награда?
Джим поднимает на него взгляд, и Себастьян, сквозь мутную пелену в глазах, наконец замечает, что тот выглядит так, будто находится на грани срыва. Будто в любую минуту рванёт. Щёлкнут стрелки, рельсы передвинутся, болты, дребезжа, выпадут, и поезд сойдёт с пути.
- Я… Я почувствовал, что привязываюсь к тебе. С каждым днём всё сильнее, понимаешь?
Себастьян не видит в этом большой беды, но предусмотрительно молчит. Бережёт воздух. Бережёт кровь, которая выталкивается с каждым неосторожным движением. С любым движением.
- И меня чуть не стошнило, когда я понял, каким чертовски обычным я стану из-за этого.
Себастьян, наверное, должен разозлиться. Но у него нет сил. К тому же…
- Ты хочешь сказать, что любишь меня?
Он смеётся. Плевать на кровь. Плевать на воздух. Ему нервно и хорошо одновременно.
- Это самый, блядь, оригинальный способ признаться в чувствах, о котором я только слышал. Ты потрясающий, Джим. Уникальный. Ты всегда таким был.
Джим внезапно как-то жалко всхлипывает и роняет пистолет.
- Себастьян, - зовёт он слабо и испуганно.
- Да? – тот отмечает, что у Джима слезятся глаза, прежде чем закрыть свои собственные.
- Ты не злишься? – уже совсем шёпотом, голос треснувший, словно Джим простудился.
Себастьян снова смеётся, кашляет, поперхнувшись собственным хриплым смехом, мотает головой и всё равно вербализует:
- Нет. Нет, Джим, я не злюсь.
- Хорошо.
Что это? Какой-то последний, предсмертный тест? Отпущение собственных грехов? Мол, если он не злится, то ничего, значит, я всё правильно сделал?
- Знаешь, я не уверен, люблю ли я тебя… - дышать всё тяжелее, сердце бьётся всё медленнее, - …но, наверное, я мог бы попытаться. Если бы ты мне позволил.
- Замолчи. Просто заткнись, - выдавливает Джим, пряча лицо в ладонях, резко проводя ими и встряхивая, словно сбрасывая с кончиков пальцев липкую панику. Вину?
Веки слабо трепещут, хочется открыть глаза, но не получается.
- Засыпай, сладкий. Не мучайся, - Джим внезапно оказывается рядом, оглаживает руками лицо, шепчет лихорадочно: - Ты такой красивый в этой бледности, Себ, такой красивый, я бы тебя даже сфотографировал…
Уголки губ чуть подрагивают, но улыбнуться не получается. Так тяжело управлять своим телом. Своим будто налившимся свинцом телом. Даже руку не поднять, чтобы погладить по щеке, прикоснуться в последний раз.
- Засыпай, сладкий, - голос Джима дрожит, словно непрочно установленное стекло в дрянной однокомнатной квартире у вокзала, где они как-то скрывались вдвоём от преследования. – Засыпай…
И Себастьян забывает вдохнуть, откидывая голову назад.

@темы: МорМор

---

Eternal pain - 1

Название: Open your eyes
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: angst, deathfic (!)
Рейтинг: PG-13
Размер: 1 003 слова
Персонажи: Джим Мориарти, Себастьян Моран.
Предупреждения: OOC (!), AU.

Рискнуть

- Басти, открой глаза, - раздаётся нетерпеливый голос у самого уха. – Открой, мать твою, глаза, Моран, сколько можно дрыхнуть, в конце-то концов?!
Себастьян встаёт, прерывисто вздыхает со сна, хмурится.
- Что надо, босс? – прекрасные планы по проведению законного выходного в кровати можно послать к чертям собачьим. Потрясающе. И что ему только понадобилось?
- Мы идём в кино, - сменив гнев на энтузиазм, тут же откликается Джим.
- Что, простите?
- С каких пор ты оглох?
- С сегодняшних. В кино? Серьёзно? А дома нельзя посмотреть? Желательно без меня.
- Нельзя, - решительно отрезает босс, и Себастьян печально вздыхает. Океееей.

- Босс, ты же знаешь, какой я параноик, неужели это обязательно?
- Да, обязательно, - Джим капризничает и топает ногой, как ребёнок. – Иначе это никакой не сюрприз! Закрой глаза, Басти. Обещаю, тебя никто не пристрелит, пока ты пытаешься играть беззащитного одуванчика.
Себастьян закатывает глаза, а потом закрывает их, тут же напрягаясь ощутимее обычного. С Джимом никогда не знаешь, какой сюрприз он готовит, и хочется быть готовым. В компенсацию все прочие чувства обостряются, волосы на руках встают дыбом, он крепче сжимает ладонь Джима. Тот ведёт его за собой уверенно, наверняка упивается этим доверием. Ведь закрытые глаза – не приказ, он мог всё же отказаться. Однако выполняет прихоть.
- А теперь открывай, открывай скорее.
Себастьян чувствует исходящее от Джима волнами нетерпение, ещё до того как открывает глаза. Но тут же забывает об этом, потому что на кровати лежит…
- О, ч-чёрт, босс, где ты её достал? Я читал, она ещё даже не вышла в продажу.
…новая винтовка. Последняя, усовершенствованная модель той девочки, с которой он всегда выходит на охоту в городских джунглях.
- Я волшебник, Басти, ты не знал? – Джим притворно оскорбляется.
Себастьян молчит, не зная, как выразить обуревающие его чувства, но на его лице всё написано крупным почерком безо всяких подсказок.

- Басти, открой глаза.
Себастьян чувствует вес тела Джима на себе. Чувствует, что его собственные руки скованы и подняты над головой. Скорее всего, наручниками к изголовью кровати. Чувствует, что и он, и Джим обнажены.
- Джим… - речевой аппарат с трудом поддаётся команде “говорить”, язык еле ворочается во рту. Что происходит вообще? Кажется, они пили чай в кухне, а потом… - Ты меня… наркотой накачал?
- Кажется, не рассчитал дозу, - когда Себастьян открывает глаза, то видит шаловливую, ничуть не извиняющуюся улыбку Джима. – Ничего, ты скоро отойдёшь.
И он действительно отходит. Причём довольно быстро. Всё тело активизируется, когда Джим начинает ласкать его, и ласкать весьма активно, используя и губы, и зубы, и язык.
Позже Себастьян сообщает, слегка потирая запястья, вращая ими больше показушно, чем из реального дискомфорта, что в следующий раз можно не накачивать его наркотой, он всё равно бы не сопротивлялся и был совсем не против перехода на новый уровень отношений. Можно было просто обсудить, необязательно прибегать к настолько радикальным методам.
Джим, закатив глаза и фыркнув, передразнивает: “Просто обсудить” – но потом кивает.
- В следующий раз только что-нибудь с эффектом эликсира правды, без афродизиаков, слово тебе даю.
После это настаёт очередь Себастьяна закатывать глаза.

- Басти, открой глаза.
Голос Джима едва заметно дрожит. Себастьян чувствует, как жизнь медленно покидает тело, вытекает, выталкивается наружу с каждым биением сердца. Открывать глаза так не хочется. Хочется спать. Хочется просто лежать так и чувствовать тепло рук Джима, обхватывающих его. Та, что между лопаток, ощутимо дрожит.
- Открой глаза, Басти, пожалуйста.
Он с неохотой подчиняется. Джим слегка расплывается и трясётся, словно в лихорадке. Или у Себастьяна кратковременные проблемы со зрением. Вероятен как один из вариантов, так и оба сразу. Поскольку он никогда не был оптимистом, грешит на зрение. Причём по вполне понятным причинам. Причине даже. Определённого калибра.
- С тобой всё будет хорошо. Я уже вызвал медиков.
Себастьяну не хочется расстраивать Джима очевидным фактом, что никакие медики, даже передвигающиеся со скоростью света и обладающие магическими способностями, не успеют и не помогут. Он просто старается не дышать слишком часто и не говорить всякие банальные вещи вроде “Мне холодно”. Холодно, как не в каждую зиму даже с пуховиком.
- Скотина, зачем ты полез? Зачем закрыл? Он же всё равно промазал бы, судя по…
Себастьян хрипло, прерывисто выдыхает и снова закрывает глаза, как бы молчаливо раскаиваясь, не то чтобы притворно, но в глубине души всё равно зная, что поступил правильно. Что просто не мог поступить иначе.
- Смотри на меня! – голос Джима срывается, он прописывает Себастьяну затрещину и хватает за подбородок цепкими пальцами, заставляя смотреть, и сам вглядывается, словно в зрачках себастьяновых глаз написан настоящий, правильный ответ на самый главный вопрос жизни, Вселенной и всего такого. – Не смей отводить взгляд или закрывать глаза. Не смей. С тобой всё будет хорошо. Потому что я так сказал. С тобой всё должно быть хорошо, Басти. Это приказ. Ты не имеешь права ослушаться моего приказа.
- Не имею, - эхом отзывается Себастьян, предпринимая неудачную попытку криво ухмыльнуться. На языке так и вертится: “Она прошла навылет, ведь так?” – но он молчит. Зачем спрашивать очевидное? Рубашка мокрая со спины, неприятно липнет к телу. Необязательно услышать ответ, чтобы убедиться в своей правоте.
- Я не хочу, чтобы ты запоминал меня таким, - Себастьян хмурится. Говорить всё тяжелее, двигаться не хочется и вовсе, пальцы рук, кажется, онемели, он не чувствует их. Может, оно и к лучшему, потому что слишком киношным, слабым жестом было бы вцепиться в лацканы пиджака Джима.
- Молчи, - срывающимся шёпотом требует Джим.
- Пообещай, что не будешь помнить меня таким слабым.
- Ты никогда, слышишь, Себ, никогда не будешь для меня слабым. Или ты думаешь, я не знаю, какой ты? Ты проработал на меня пять лет.
- Ты считал… Я думал, ты не запоминаешь такие ненужные вещи.
- Именно поэтому тебе надо… Ты ещё столько нового обо мне узнаешь.
- За эти пять лет я так и не сводил тебя в тот чудесный ресторан, о котором говорил однажды. Сходи туда без меня. Можешь считать, что это моё…
- Нет.
- Предсмертное…
- Я запрещаю тебе говорить дальше.
- Желание.
- Басти, нет. Басти? Басти?..
Джим затаивает стремительно начавшее сбиваться дыхание и крепче сжимает пальцы на плече Себастьяна. Нет. Нет. Не может быть. Он не мог так. Только не так. Только не.
- Басти, открой глаза. Пожалуйста…

You’ll be alright
No one can hurt you now © Taylor Swift – Safe and sound

@темы: МорМор

---

The God

МорМор, лёгкий слэш, PG. Спасибо аватарке  [Jiminy] ^^

515 слов

Не верь Богам, которые не танцуют ©

Джим – бог.
Себастьян знает это совершенно точно.
Джим просто принял более подходящий к пребыванию на земле облик, но он выше всей человеческой расы вместе взятой. У него к пальцам привязаны тонкие нити, концы которых обвиты вокруг людей-кукол.
У него выходящий за рамки приличий интеллект и выходящие за рамки приличия. Да и рамок-то у него нет вовсе, раз уж на то пошло.
Джим увлекает его в танец и бормочет лихорадочно, сбивчиво, в голове миллионы шестерёнок крутятся в точном ритме:
- Мы среди множества пылинок, Себастьян. Каждая пылинка - это деталь. Представляешь, сколько мы упускаем прямо сейчас? И, да, не порежься о нити.
Себастьян смотрит недоумённо.
- Нити моих рассуждений. Они тонкие и очень острые. Когда пылинки касаются их, они звенят. Не поранься.

Джим – бог.
И у него в голове – устройство тысячи миров, миллиардов мини-вселенных, где случаются галактических масштабов взрывы и войны происходят только тогда, когда он выкрикнет слово “битва” и лениво махнёт рукой со своего трона.
Себастьян не умеет танцевать, но Джим терпеливо учит его. Бормочет “раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре”, неспешен, как тот, у кого в запасе время всего мира, а внутри разрывается на кусочки из-за хаотичного движения частиц. Противоречивый бог.
- Если время утекает сквозь пальцы, значит, надо просто держать их крепко сжатыми.
Себастьян кивает. Большую часть времени он не понимает, о чём Джим говорит. Он витиевато излагает свои многочисленные мысли. Не то чтобы Себастьяну нравится обманывать. Он просто не хочет расстраивать своего бога. Его бог очень страдает от людского непонимания и непринятия. Себастьяну очень хотелось бы это исправить, но он делает только то, что в его силах: убивает неугодных. И иногда ему позволяют, в награду за это, отгонять ночные кошмары своего бога. Ведь у богов они тоже есть.
Боги тоже уязвимы.

Джим – бог.
Он может, не меняя внешнего облика, превращаться в разных животных. То он довольный кот, то разъярённая гиена, то притаившаяся среди травы ядовитая змея, ждущая удобного случая, чтобы достойно отплатить тем, кто потревожил её покой.
Себастьяна Джим зовёт “мой тигр” и улыбается довольно, чешет пальцами под подбородком, скребёт ногтями по коже. Себастьян задирает голову и пытается издать горловой рык, чтобы показать, насколько он доволен этим вниманием и лаской, но получается явно не как у полосатого собрата. Впрочем, Джим не злится на него за это.
Джим гладит его по клыкам, пусть и не таким смертоносным, целует, облизывает губы, сжимая в руках лицо, смотрит за зрачки, в самую душу, и ничего не говорит, просто изучая.
- Умеет ли Бог, которого все знают, танцевать?
Себастьян пожимает плечами. В детстве его заставили прочитать Библию, но он ни разу не видел, чтобы на иконах и картинах Его изображали танцующим. Ни в одной адаптации. Может, сходящим с небес, ступающим босыми ногами среди людей, почти касаясь их пальцев на вытянутых перед головой руках, но никогда таким. Активным, кружащимся по комнате, призывающим кого-то веселиться.
- Не верь богам, которые не танцуют, - шепчет Джим, безумно улыбаясь, и Себастьян кивает, будто это самая важная инструкция в его жизни. Беспрекословный приказ.

Джим – бог.
Себастьян знает это совершенно точно.
Потому что он танцует. Танцует безумные танцы то смерти, то удовольствия, вовлекая в них Себастьяна, запрокидывая голову и смеясь до небес, до звёзд над крышей.

МорМор. Оно hellomadness, высокопарное такое, со странным стилем и Себастьяном-фанатиком. Для  veliri :]

517 слов

Себастьян позволяет себе волнение лишь в тех порциях, которые не препятствуют успешному выполнению задания. С виду он спокоен и непроницаем, но внутри него волны нездорового возбуждения расходятся и колышут внутренности, заставляют тугой узел внизу живота скручиваться ещё сильнее. Внутри него броуновское движение, хаотичное, как его бог. Бог, которому он сегодня принесёт очередную жертву.
Ещё до того, как мясо, которое будет возложено на каменную плиту, появляется в поле зрения, Себастьян бормочет, безумно улыбаясь себе под нос, молитву:
- О, мой бог, покровитель убийц, жестоких, как душа твоя…
Сердце начинает биться быстрее, тепло тела разгорается в жар, угли шуршат, поленья потрескивают, и пальцы слегка покалывает.
- …бескомпромиссных, как приказы твои…
Он облизывает губы, пересчитывая все трещины на нижней, и сглатывает, загоняя беспокойный орган, разгоняющий кровь, обратно в тесную грудную клетку.
- …верных, как псы твои…
Он не видит, но знает, что зрачки расширяются, оттесняя радужку, превращая её лишь в тонкий слой тёмно-зелёного цвета.
- …позволь мне и дальше подносить тебе дары скромные…
Глубокий вдох через нос, рваный выдох через рот. Губы слегка подрагивают. Волосы на затылке на мгновение встают дыбом.
- …служить тебе до конца дней своих…
Весь он наполняется силой, струящейся по телу подобно бурной реке. Это он. Его бог наполняет его силой, внемлет молитве и радуется, что ему поклоняются.
- …убивать для тебя и ради тебя только.
Когда мясо входит в помещение, закрывает за собой дверь и, ничего не подозревая, направляется к креслу, Себастьян кровожадно улыбается. Ещё чуть-чуть…
Спущенный курок, точный выстрел, пробитое стекло и чужой череп. Мясо нелепо валится на пол, раскинув руки. Себастьян представляет вместо дорогого персидского ковра алтарь, к углам которого привязан и обескровлен дар его.
- Я, раб твой покорный, преподношу тебе, о, мой бог, эту жертву сегодня. Молю тебя принять её в знак моего почтения и вечного служения тебе.
Молитва заканчивается, Себастьян собирает винтовку и как ни в чём не бывало отправляется обратно. В папке отправленных сообщений короткое “Сделано”.
Но для него это значит намного больше. Только никто об этом не знает. Даже бог его, покровитель убийц, волею судеб подлунный житель, не знающий, какую важную роль играет в чужой жизни. Жизни раба его покорного, готового служить ему до конца дней своих.
Он только улыбается сыто и довольно, сидя на своём троне, подзывает Себастьяна к себе манящим движением пальцев, оглаживает по щеке в ленивом жесте. А потом тут же меняется, склоняется, подаётся вперёд, шепча:
- Расскажи. Расскажи, как всё было.
И Себастьян рассказывает. Словами корявыми, неправильными, речью отрывистой. То ли дело бог его, с речью плавной, текучей, завораживающей. Все слова его верны и на нужном месте стоят. Точны они и выстроены в порядке особом, и отшлифованы, подобно камням драгоценным.
Но бог его не гневается, слушает внимательно, мурлычет что-то себе под нос в унисон со словами Себастьяна, эхом откликается, переплетая голоса их. И Себастьяна больше и не нужно ничего, только слушать голос его и следовать командам его, глядя в глаза колдовские.
И бог его милостив, отсылает в комнату выделенную, говорит отдохнуть перед следующим заданием. А ночью подкрадывается к комнате (Себастьян слышит, но не напрягается, лишь улыбается радостно углами губ своих) и слушает молитву ночную:
- О, мой бог, покровитель убийц, жестоких, как душа твоя…

@темы: МорМор

---

Амёба, которая сходит с ума

Название: Себастьян-амёба и человек-тень
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: postReichenbach, hellomadness
Рейтинг: R [за матерню]
Размер: 1 161 слово
Персонажи: Себастьян Моран, Джим Мориарти.
Предупреждения: OOC, AU.

Оно всё такое странное

Себастьян плывёт по жизни не то чтобы бревном, скорее амёбой.
Единственная разница между Себастьяном и амёбой, не считая внешнего вида, внутреннего строения и прочих, в сущности, мелочей – в том, что он осознаёт: чего-то не хватает. Ему кажется, он забыл что-то важное. Но исключительно на уровне головы. Сердце помнит о случившемся, намекая эмоциями, глупыми, отвлекающими, и поэтому он не просто амёба, он ещё и унылая амёба.
В остальном же – сплошные сходства.
Если амёбу ткнуть иголкой, она отстранится, но значительно позже. Не сразу отреагирует, не сразу почувствует боль.
Себастьян числится снайпером у Дженкинса, но поскольку Дженкинс – пусть и богатый, но идиот, он не прорабатывает все детали, и иногда случаются неприятности вроде простреленного плеча или бедра. Себастьян видит кровь и осознаёт, что ранен, но чувствует боль, только когда возвращается домой. Не во время обработки раны, не потому, что щиплет. А вот так, внезапно и без каких-либо побуждающих внешних факторов. Двигать рукой или ногой больше неприятно, чем болезненно, однако он послушно выжидает какое-то время, прежде чем вернуться к работе.
Себастьян и его организм – два разных существа. Себастьян осознаёт, что телу нужен отдых. Он чувствует усталость, но не хочет спать. Не хочет лежать, впрочем, как и двигаться не испытывает особого желания. Ему кажется, что это происходит по инерции. Как если бы он был шариком, который толкнули со склона, и он катился, и ему даже хотелось катиться какое-то время. Но вот склон закончился, началась ровная поверхность, а он всё катится, потому что так велят законы физики, а не по собственному побуждению.
У Себастьяна течёт кровь. У Себастьяна текут мысли. Лениво и медленно. Но осознание каких-то вещей доходит с опозданием. Связь между клетками тела и мозгом нарушена, сигналы с огромной задержкой добираются до центра активности. Связь Себастьяна с собственным рассудком нарушена. Всё нарушено. И он забыл, когда это началось. Как это происходило. Он живёт в мире результата, с дырой в памяти и амёбностью в образе существования.
Телевизор дрожащим мужским голосом сообщает: “Мне кажется, я схожу с ума”. Себастьян фырчит и жмёт на “выкл.”, но слова застревают в памяти.
Здравствуйте, меня зовут Себастьян, мне недо-сорок, и я – амёба, которая сходит с ума.
Привет, Себастьян!..

При том роде деятельности и при том прошлом, которыми может похвастаться Себастьян, в общем-то, немудрено поехать крышей. Он где-то посередине между старостью и молодостью, между прекрасной памятью, вплоть до мелочей, до самого детства, и абсолютной амнезией. Между собой прошлым и собой будущим. Наверное, именно это и принято называть жизнью. Нахождением в настоящем моменте времени, быть самим собой. Но Себастьян почему-то не в восторге. Дзен не постигается, и что-то ускользает, змеями в насыщенно зелёной траве скрывается, не заметное глазу.
Себастьян отказывается признать, что у него проблема. Он не ходил к мясникам душ человеческих даже после войны, хотя ему настоятельно советовали. И сейчас не пойдёт. Он даже не знает, как сформулировать это, так сказать, затруднение. “Что-то не так” звучит как-то жалко, глупо и неопределённо. Поэтому в итоге Себастьян решает, что всё хорошо. Всё просто прекрасно. Проблемы? Нет, не слышал. У кого? У него? Вас дезинформировали. Он прекрасно живёт: любимая работа, привычные военные условия (маленькая квартира с минимальным набором вещей, пустая и чужая, как чёрт знает что, но хрен он в этом признается даже самому себе), прогулки по Лондону среди многоликой толпы. “Каждый житель Лондона, выходящий на улицу, в среднем за день появляется на пятидесяти камерах слежения и пятнадцати фотографиях туристов”. Слова сами всплывают в голове. Доктор, это лечится?..

Кстати, о прогулках по Лондону. Себастьян действительно сходит с ума. Вот уже неделю он видит человека-тень. Он и сам не знает, откуда взялось это глупое прозвище для него. Просто появилось перед глазами и пропало, закрепившись, тем не менее, в сознании. То ли Себастьян понимал, что он чем-то неуловимо отличается от других, то ли дело заключалось в ином.
Он будто случайно спотыкается о человека-тень взглядом и потом не может этот треклятый взгляд отвести. А тот улыбается широко, смотрит внимательно прямо на него. От его улыбки всегда чертовски болит голова. Буквально раскалывается. Себастьяну кажется, что он слышит хруст в голове, чувствует, как кроится череп. Это пугает, вгоняет в первобытную панику.
Человек-тень как-то связан с ним, Себастьян это точно знает. Иначе почему он смотрит на него, почему улыбается по-шальному безбашенно.
Человек-тень всегда появляется в толпе. На другой стороне улицы. На линии горизонта. Чтобы не догнать, не прикоснуться, не пробиться. Прежде чем Себастьян преодолевает расстояние в один пешеходный переход и расталкивает ворчащих людей плечами, проходит целая вечность, и человек-тень растворяется, словно утренняя дымка, уползающая в подворотни с первыми лучами солнца, извещающего о новом дне.
Губы этого человека шевелятся, и Себастьян, превозмогая боль в голове, игнорируя хруст и трещины, пытается прочитать. И бледнеет.
- Ты знаешь, кто я, Бастиан.
Он не может, просто физически не может слышать его голос, угадать интонации, но человек-тень растягивает гласные до боли знакомо, пропевает их на манер какой-то песни из детства. Такой простой мотивчик, забытый со временем.
- Ты знаешь, что я.
В душе поселяется какой-то новый страх, он захлёстывает Себастьяна, всего и сразу, парализует, вызывает желание истерически смеяться и кричать, но все звуки застревают в горле, ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни сглотнуть. И в голове только бьётся испуганной птицей: как страшно, боже мой, как же страшно. И следом опустошающее, словно эхо от единственной капли, с большой высоты упавшей в лужу: почему?..

Человек-тень не позволяет к себе прикасаться. И Себастьян злится на него за это, но ничего не может поделать.
- Назови моё имя, - губы шевелятся, а потом растягиваются в дразнящей улыбке.
- Назови моё имя, - повторяет он, стоя под окнами себастьяновой квартиры.
- Назови его. Ты же знаешь.
- Ты же знаешь… - эхом в голове.
Себастьяну хочется сказать, а не пойти ли тебе к чёрту. Не свалить ли тебе нахуй из моей головы. Хватит. Прекрати. Почему ты это делаешь?
Здравствуйте, меня зовут Себастьян, мне недо-сорок, и я – амёба, которая сходит с ума.
- Привет, Себастьян, - издевательски тянет человек-тень.
Себастьян берёт бессрочный отпуск.
- Увольняешься, - уточняет человек-тень.
Я так устал, думает Себастьян. Я так, мать твою, устал.
- Ты не можешь устать, ты же мёртвый, мёртвый, мёртвый…
Себастьян вскакивает с кровати в холодном поту и судорожно ощупывает себя. Живой. Плотный. Осязаемый. Лихорадочно отыскивает пульс, вжимает пальцы в запястье до синяков. Бьётся. Дышит. Движется. Стучит. Всё неправда.
И с губ само срывается:
- Джим…

Джим сидит у него на кухонном столе и играется с ножом. Каким-то чудом удерживает его в вертикальном положении, уткнув кончиком в подушечку указательного пальца.
- Крови нет, - констатирует он.
- Тебя самого тоже нет, - буднично откликается Себастьян. Он действительно знает теперь, что такое Джим. Он - галлюцинация. Его персональная галлюцинация.
- Какой ты скучный, - хмурится Джим и отбрасывает нож. – Скучный. Ты всегда таким был.
- Ну разве мы не нашли друг друга? Я – вечно скучный, ты – вечно скучающий. Это судьба.
- Не знал, что ты – фаталист, Бастиан. Тебе не идёт.
- Вера – не одежда, она не может быть к лицу или не очень.
- Опять мыслишь рамками.
- Опять за них вылезаешь. Кофе?..
- Не откажусь…

Привет, меня зовут Себастьян, мне недо-сорок, и я – амёба, которая сходит с ума.
Впрочем, в компании это не так уж и плохо.

@темы: МорМор

---

Порка, порно и, наверное, даже fluff под конец

Название: The gift
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: fluff, PWP
Рейтинг: R
Размер: 1 119 слов
Персонажи: Джим Мориарти, Себастьян Моран
Предупреждения: OOC, AU.

Не ищите смысл

У Джима очень странные представления о подарках.
Обычно это у того, кому даришь, полная свобода действий. В случае с Джимом же всё наоборот. “Я дарю тебе ограничение, и ты должен быть благодарен, потому что даю тебе его именно я”. Ирония в стиле Мориарти.
Руки Себастьяна, обнажённого во всех смыслах, прикованы к стене подвала (кто ж знал, что у Джима в особняке есть такой потрясающий подвал). Он слегка прогибается и изворачивается, чтобы посмотреть на Джима, стоящего позади с хлыстом в руке.
Предательская дрожь предвкушения пробегает по телу, Себастьян переступает с ноги на ногу и возвращает голову в прежнее положение, созерцая тёмный камень, вглядываясь в каждую малейшую трещину. Он должен быть возмущён, разъярён или хотя бы озадачен, но вместо этого чувствует лёгкое возбуждение, зарождающееся внизу живота, и это почти кажется постыдным. Повёлся как мальчишка на это “Давай я устрою тебе маленькую экскурсию”, а потом не успевает он и глазом моргнуть, как уже без футболки, и запястья холодят кандалы. Тяжёлые и очень похожие на те, что в книжках с картинками про средневековые орудия пыток.
Джим, между тем, возмутительно одет. Костюм от Hugo Boss, тёмно-синий галстук в светло-бежевый ромб и булавка к нему за зарплату Себастьяна в несколько лет. Не говоря уже о ботинках от Moschino. Человек с иголочки.
- В такой одежде не очень-то удобно заниматься тем, что ты собираешься устроить, Джимми-бой.
Слова срываются с языка прежде, чем Себастьян может их остановить. Откуда эта наглость? Какого чёрта он провоцирует Джима, и без того не отличающегося безграничным терпением? Помирать, так с музыкой, что ли?
- А ты, я смотрю, много практиковался в этом, раз выдаёшь этот профессиональный комментарий.
Голос прохладный. Добра не жди. Не стоило вообще открывать рот, но адреналин уже бежит по венам, возможность опасности, выхода за границы будоражит, терпкий запах щекочет ноздри. Господи, да действуй уже, ради всего, что тебе дорого!..
Себастьян слышит свист за секунду до того, как боль обжигает кожу на спине. Он стискивает зубы, не позволяя ни единому звуку вырваться из его глотки. Он знает, что Джим хочет услышать его. Стоны, крики, всхлипы, что угодно. Любая реакция сойдёт. Джим любит его реакции, и именно поэтому Себастьян так скуп на них. Это не приедается. Он всё ещё интересен, важен, интригует, если Джим продолжает допытываться, вытягивать, находит для этого всё новые и новые способы. Эта игра нравится им обоим, и ни один не хочет останавливаться. А зачем?..
- Не расстраивай меня, Себастьян.
Он прогибается, зажмуриваясь, на обратной стороне век фейерверки полуторамесячной давности по случаю Нового Года. Вместе с болью по телу растекается жгучей волной удовольствие, и хочется скулить, словно собака, выпрашивающая ещё кусок сахара. Ещё. Ещё, пожалуйста. Не останавливайся.
Но Джим поступает как раз наоборот, зато подходит вплотную и проводит пальцами прямо по ранам. Раны не то чтобы глубокие, но кровоточат, капли, стекая вниз, щекочут поясницу, и хочется снова прогнуться, будто кошка, которую погладили.
- Меня всегда восхищала твоя выдержка, Себастьян, - делится откровением Джим и вгоняет аккуратно стриженые ногти в рану, от чего с губ срывается стон. – Помню, как звал тебя полковником, а ты злился, говорил, что больше не принадлежишь армии, больше не служишь стране и королеве. А мне так нравилось тебя дразнить.
Себастьян дрожит и коротко, рвано, горячо выдыхает. Отдельно взятый кусок стены расплывается перед глазами. Тело бросает в дрожь, возбуждённый член прижимается к животу, подрагивает. Весь возможный стыд от получения удовольствия таким извращённым способом заглушает бьющееся в висках “Хорошохорошохорошо”. Непрерывно отстукивает бешеным пульсом.
Джим проводит языком по одной из ран, а потом внезапно кусает, и Себастьян вскрикивает, изгибая спину, толкаясь исполосованной спиной в этот жадный грубый рот. Ещё. Сделай так снова. Тело куда честнее и не скрывает, в отличие от самого Себастьяна, своё отношение к этой игре. Новой, жестокой, но весьма привлекательной. Все мысли вылетают из головы, оставляя там блаженную, звенящую пустоту.
Джим отходит и наносит ещё несколько ран поверх этих, всё ещё свежих. На этот раз Себастьян отпускает на волю свой голос, не сдерживаясь, и камни впитывают эти звуки, чтобы потом отразить, исказить, позволяя услышать собственные непристойные крики.
Джим отбрасывает прочь хлыст и достаёт смазку. Это можно определить по шороху одежды и щелчку крышки тюбика. Он не нежничает, сразу заталкивает два пальца, и Себастьян рефлекторно сжимается, но тут же расслабляется, вздрагивая, когда Джим шлёпает его по ягодице. Больше неожиданно, чем больно. И действует безотказно. И совсем не кажется унизительным.
Вскоре Себастьян прогибается и сам насаживается на пальцы, желая большего. Ещё, сильнее, ярче. Джим всегда в состоянии обеспечить ему весь этот потрясающий коктейль.
Когда он входит, Себастьян стонет, стискивает мышцами, заставляя Джима зарычать совершенно по-звериному и начать вколачиваться. Одной рукой Джим впивается в его бедро, другой царапает спину, пачкает пальцы в крови и, Себастьян кожей чувствует, довольно улыбается, слушая стоны, в которых смешиваются боль и удовольствие.
- Ты – мой. Мой снайпер, мой любовник, мой валентин. Просто мой. Это факт. Мне не требуется твое разрешение или подтверждение. У тебя нет выбора. Только один вариант ответа, - Джим бормочет лихорадочно, входя в него по самые яйца с этим пошлым шлепком бёдер о ягодицы. Себастьян не спорит. Он соглашается. Каждым протяжным стоном, каждым громким вскриком, каждым коротким всхлипом. Каждым движением тела навстречу, яростным и развратным подмахиванием, каждой попыткой выдернуть руки из кандалов, отчего кожа саднит, и там остаются отметины, жгучие, болезненные, добавляющие специй в это и без того острое блюдо.
- Ты – мой, - повторяет Джим, и у Себастьяна кружится голова. У него только одно желание. Чтобы Джим прикоснулся к нему. Обхватил член своей холёной рукой и отдрочил в рваном, быстром темпе. Вместе со своими грубыми движениями. Или совсем врозь с ними. Как угодно. Лишь приласкал, погладил. Но он не смеет попросить. Он даже не уверен, что сможет сказать что-то членораздельное, если попытается.
Но Джим понимает его и без слов, почти прижимается грудью к спине, едва не пачкая дорогой пиджак кровью, и делает всё так, как и хотелось, даже лучше. Себастьяна трясёт, словно в лихорадке, перед закрытыми глазами мечутся яркие всполохи-точки, и он на мгновения, короткие, не смертельные, но долго тянущиеся, забывает вдохнуть или выдохнуть.

Позже Джим ворчит, что ещё чуть-чуть, и дорогой его сердцу Hugo Boss можно было бы сжигать, потому что кровь не отстирывается даже в самых лучших прачечных Лондона. А Себастьян растирает саднящие запястья, вращает ими, разминая, и сдерживает порыв широко и довольно улыбнуться. Он и не ждал романтического ужина в дорогом ресторане с ароматическими витиеватыми свечами в старинном канделябре. Джим полностью устраивает его таким: жадным, ревнивым без повода собственником с садистскими наклонностями и страстью к доминированию.
И не надо банальных слов. Как пелось в одной прекрасной песне, слова бессмысленны и стираются из памяти. Они лишь искажают смысл.
И пусть представление у Джима о подарках довольно странное, он и сам не образец нормального человека. Он всё понимает. Читает всё нужное в промежутке между свистом хлыста и обрушивающейся болью.
Когда-нибудь он сделает то же самое с Джимом. И Джим тоже его поймёт.
А большего ему и не надо.

@темы: МорМор

---

В камере предварительного заключения

Название: Тряхнуть стариной
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: джен
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: fluff, постРейхенбах
Рейтинг: G
Размер: 426 слов
Персонажи: Джим Мориарти, Себастьян Моран, левые люди, полисмены (они тоже левые, но отдельной категорией)
Предупреждения: OOC, AU, ругань.
От автора: Привет для  vitamin_k. Это такой fluff, да. С юмором и/или стёбом, наверное.

Что делают, когда хотят тряхнуть стариной?

- Когда ты сказал "Себ, давай тряхнём стариной", я меньше всего ожидал, что мы пойдём, блядь, пиздить шоколадки.
Джим хихикает: когда Себастьян злится, он часто использует неприличные словечки. Вся эта ситуация его больше забавляет, чем злит, хотя уже становится скучно.
- Я думал, мы пойдём трахнемся на крыше после того, как очередная моя жертва обзаведётся аккуратной дырой во лбу. Я думал, ты будешь шастать по квартире и словеносить...
Себастьян обладает странной склонностью изобретать неологизмы. Джим стебётся, что это один из признаков шизофрении, Себастьян обычно откликается на это лаконичным "Пошёл в зад", на что Джим отвечает: "В твой?" - и они занимаются сексом. Или не занимаются. Всё зависит от настроения. У обоих.
Неологизм "словеносить" был придуман для того, чтобы облегчить Себастьяну жизнь и не заставлять его придумывать глаголы с выражением "словесный понос". Иногда, правда, Себастьян говорит "сыпать словами словно солью на хлеб". Видимо, аллегория военного прошлого: кто знает, чем их там кормили в этих пустынях.
- ...а я буду делать вид, что внимательно слушаю, - между тем, продолжает Себастьян. На них косятся, но он не обращает на это внимания. Джим поступает точно так же. До поры до времени.
- Однако мы идём пиздить шоколадки в супермаркет. Окееей. Я давно понял, что ты чокнутый. Но не это самое интересное. Знаешь, что самое интересное, Джим?
Вопрос риторический. Джим знает. Но предпочитает, улыбаясь до ушей, покачать головой и сотворить заинтересованный вид, мол, я весь в нетерпении, расскажи же, Себби.
- Самое интересное, что мы попадаемся.
Сокамерники, до этого молчавшие, издают тихие нервные смешки, и тут Себастьяну срывает крышу. Джим очень жалеет, что не захватил с собой поп-корн или хотя бы жвачку.
По полу скачут чужие зубы, льётся кровь, гудят прутья решётки от того, что к ним прикладывают в неласковом жесте головы.
Не стоит смеяться над тем, что злит Себастьяна. Потому что тогда Себастьян может выйти из себя.
Джим, конечно, тот ещё псих, но даже он усвоил это правило.
Новые знакомые же пока находятся в процессе его усвоения.
Затем подключаются полисмены.
Джим предусмотрительно уворачивается от очередного упавшего тела и с интересом наблюдает уже за тем, как Себастьян орудует отобранной дубинкой. Ну разве это не потрясающе?..
Он подходит к Себастьяну со спины, зная, что тот почувствует и напряжётся, и обхватывает руками за талию, прижимаясь.
- Хочешь, я засуну это себе в рот и...?
- Извращенец, - не дослушав, почти ласково хрипит Моран, его дикарь с дубинкой наперевес. Он отлично вписался бы в постановку о древних сообществах рода человеческого.
- Идём, Себби, - Джим почти танцующе лавирует между телами. - С камерами разберёмся позже.
Себастьян ухмыляется и молча следует за ним. Джим чувствует.

@темы: Welcome, МорМор

---

И, наверное, это того стоит

Название: Трясущаяся квартира
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш джен
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: fluff, romance, постРейхенбах
Рейтинг: G
Размер: 564 слова
Персонажи: Джим Мориарти, Себастьян Моран
Предупреждения: OOC, AU.

Рискнуть

В этой проклятой квартире с тонкими, чуть ли не бумажными стенами трясётся всё. И стол, и шкаф, и обувь, которая стоит на полу, и сам пол, и руки Джима, и Себастьян. Весь. С головы до пят.
Джим ненавидит эту квартиру всеми фибрами своей души, но переместиться в более приятное и менее трясущееся, словно каждый час здесь землетрясение, строго по расписанию, место пока нельзя.
Когда проезжает очередной поезд, позвякивают кружки, соприкасаясь боками. Дребезжат ложки, скачущие по столу. Дрожат, словно от страха, окна. Джиму кажется, что они, того и гляди, вывалятся вместе с оконной рамой, и стук колёс по рельсам будет слышен ещё отчётливей. Под этот стук невозможно спать. Поэтому он и не спит. Лежит рядом с Себом, ворочается, раскидывает руки, насколько это возможно, вытягивает ноги, сжимается в комок, ёрзает под одеялом, хоть и понимает, что это бессмысленно. Дело не в правильной позе для того, чтобы поймать сон. Дело в этом стуке.
Этот проклятый стук поселился у него в голове и явно не собирается исчезать. Он живёт с этим звуком, который разгоняет все мысли, не даёт сосредоточиться, уже третью неделю. Ему хочется не просто съехать отсюда, ему хочется съехать и потом сжечь это место дотла, чтобы даже воспоминания о нём развеялись пеплом по ветру.

Джим понимает, что, в общем-то, виноват сам. Целиком и полностью это его вина.
Убравшись с крыши, он отправляется выполнять задуманное, но вот незадача: без Себа ужасно тяжело. Он не может спать, потому что Себа нет рядом. Нет его тепла и сильных загорелых рук с мозолистыми пальцами, шершавые подушечки которых водят по его спине, между лопатками, во время сна. Неосознанно, конечно. Он параноит сильнее прежнего и дёргается от каждого шороха, потому что Себ не прикрывает его. Он сходит с ума, потому что Себастьян не обнимает и не сдерживает его всплески раздражительности, которые могут плачевно закончиться в первую очередь для него самого.
Джим скучает. И ненавидит себя за то, что позволил чувствам к Себастьяну прорасти и сделать это с ним. Сделать его уязвимым. Отнять его самодостаточность.
Джиму кажется, что он совсем не помнит время, когда обходился без Себастьяна. Время, которое он прожил, кажется, благодаря какому-то чуду, не иначе. Без ограничителя, без помощи, без поддержки. Всё сам, никому не доверяя. А теперь он доверяет Себастьяну. Теперь он нуждается в нём. И это сводит его с ума.
Из Лондона сообщают, что Себастьян таскается по барам и ввязывается в драки, которые заканчиваются для него весьма плачевно. В прошлом месяце этот обезумевший от горя камикадзе поломал себе рёбра с помощью чужого крепкого кулака и боль запивал алкоголем в больших количествах. Нет, Джим, конечно, тоже скучает. Но не настолько. Ему надо держаться, потому что у него есть дела.
В итоге он всё же не выдерживает и возвращается, говорит:
- Моран, надо собираться, врежешь мне и расскажешь, как скучал, потом.
Их засекают, они скрываются, отстреливаются, перебираются с места на место, как кочующие странники, как грёбанное перекати-поле.
Теперь жизнь после решения последней проблемы, после Великого Падения меньше всего напоминает триумфальное вознесение на вершины. Больше смахивает на жалкое бегство.
Но всё же они…

…Джим меланхолично смотрит на то, как из трясущейся кружки, которая стоит на трясущемся столе, который стоит на трясущемся полу, который находится в трясущейся квартире, выливается кофе и тоже начинает трястись.
- Доброе утро, - говорит трясущийся Себастьян и подавляет трясущийся зевок.
- Да пошёл ты, - трясущимся голосом отвечает Джим, ненавидящий эту проклятую квартиру всеми фибрами своей трясущейся души.

…но всё же они вместе, и, наверное, это того стоит.

@темы: МорМор

---

Оно всё оч. странное

Всё началось с того, что я отправилась на соо Шерлока BBC искать свой фик и мимоходом увидела там обоину, которая называлась "Кай". Там был Шерлок и слово "вечность" на заднем фоне. И мне захотелось такое про Джима. Что-то вроде про умного Кая, который из слова "вечность" составляет другие, более сложные и жестокие.
И понеслось.

Кай и Герда

Осторожно, поэзия! Рейтинг G

Джим любит книги, в которых таятся сказки,
Где ведьмы устраивают дикие пляски,
Где прячутся лживые люди за маски.
Он и сам ведь из сказки, если подумать так.

Его сердце не бьётся, холодное, словно лёд.
Он из букв слова "вечность" выстраивает оплот
Из колючих, жестоких фраз. Искривляется рот
В коварной усмешке. Он просто гениальный Кай.

Басти мог бы, пожалуй, сойти за Герду.
Только нет смысла рыскать в Лапландии где-то
И шептать о цветущих розах и лете.
Если только ходить по осколкам волшебного зеркала.

Басти сам из страны с ледяными сердцами.
В жарких точках встречался он с подлецами.
Части тела его сплошь исписанные рубцами.
У кого-то про это песня была. Может, Меркури?

Кай и Герда. Богаты, жестоки, прославленны.
Кай идёт путём жгучего злобы пламени.
Герда следует молча, играет роль тихой гавани
И надёжной опоры, защиты, стены.

Кай и Герда. Названые брат и сестра.
Джим с лэптопом сидит до солнечного утра.
Себ прижмёт со спины, отгонит прочь всякий страх.
Друг на друге помешаны. Друг другу нужны.

Мальчик из сказки

261 слово; кровь, hellomadness

Джим – мальчик из сказки.
Кай с холодным сердцем, в глазах которого ледяные ветры и снежные вьюги. Только Королева в этом совсем не виновата. Исключительно жестокий мир.
Ледяной мальчик, грозящийся выжечь сердце. Какая ирония.
Говорят, всё зависит от восприятия.
Чушь.
Джим видел предательство, ложь и боль. В достатке испытал их и на себе в своё время.
Он видел убийства, кровь и страдания. В современном мире довольно легко заиметь себе камень вместо сердца. И то, как ты воспринимаешь окружающую действительность, на это совершенно не влияет. Ну просто абсолютно.

Басти, пожалуй, мог бы сойти за милую Герду. Только не стал бы босиком отправляться в Лапландию, чтобы рассказать о цветущих душистых розах и замечательном лете, когда распускаются разноцветные лепестки. Джим его полностью устраивает таким, какой он есть: холодным и жестоким, с бурей и безумием в глазах.
Хотя по осколкам зеркала, пусть и не волшебного, Джим всё равно заставляет его пройти. А потом сам бинтует кровоточащие ноги, ласково воркуя, обещая месяц отдыха, и спустя это время целует тонкие нити шрамов на ступне.
Басти не Герда, конечно, нет. Но готов идти за Джимом хоть за полярный круг, неважно, южный или северный.

Джим играет с буквами и слово “вечность”, за которое обещан “весь свет и пара новых коньков”, превращает в “смерть”, “насилие” и “коварство”. Как будто играет с самим собой в скрэббл. Ему не нужна Королева, чтобы стать “самому себе господином”. Ему нужен только Басти, который пройдёт за ним и в снег, и в адовы печи, и в Апокалипсис. Впрочем, последний Джим, скорее всего, устроит сам, когда надоест играть с остроконечными льдинками, растаявшими и утёкшими водой сквозь пальцы.

Шикарная картинка по мотивам

@темы: МорМор

---

Angst, drugs and death

Название: Happy birthday, Jim
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: джен
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: angst
Рейтинг: PG-13
Размер: 2 152 слова
Персонажи: Джим Мориарти, Себастьян Моран.
Предупреждения: OOC, наркотики, ангст, убийства.

А также часовые пояса, кровь и галлюцинации

Джим ненавидит свои Дни Рожденья. Это идёт из детства, когда мама сделала ему “приятный” сюрприз. О, он запомнил его на всю свою жизнь. Помнит до сих пор.
В этот день и следующий после него он не планирует никакие встречи, не назначает никакую работу своим людям. Это личные два праздника в преступной сети Мориарти, два общественных выходных. Если только речь идёт о криминальном обществе. Сам мистер М., великий и ужасный, запирается у себя дома и планирует. Готовит. Убирается в квартире. Гладит одежду. Моет посуду. Смотрит телевизор. Навскидку вспоминает сто тридцать способов убить человека не своими руками, не лично, на расстоянии. Словом, делает всё, лишь бы не вспоминать о том, какой сегодня день. Самый обычный. Ничем не примечательный.
Иногда он даже напивается, но через пару дней уже бодр и свеж, как маргаритка.
По примеру сварливого доктора из сериала, он вместо этого празднует, что Земля снова совершила полный обход вокруг Солнца.
Джим отмечает по приложению в телефоне момент, когда даже в самых отдалённых уголках планеты наступает "завтра" (двенадцать часов следующего дня по Лондонскому времени), и чувствует, как в груди начинает развязываться тяжёлый узел, как становится легче дышать.

В этом году Джиму двадцать девять. Радость-то какая. Чем ближе этот проклятый день, тем злее он становится. Срывается на Себастьяне, который даже не скрывает удивления. Он, привыкший к тому, что Джим меняет настроение пять раз в секунду, удивляется этому постоянству. Этому непрерывному напряжению и даже не злости, а ярости, мощными, чуть ли не сбивающими с ног волнами исходящей от него. Себастьян, наверное, думает, что Джим на самом деле женщина и у него месячные. Уж лучше так, чем…
В этом году Джим решает, что старый добрый ирландский виски со своей работой не справится и заказывает себе наркотики, которые бережно хранит до того самого дня в безопасном и недоступном месте. Не вызывающие привыкания, но выбрасывающие в мозг такую мощную порцию веществ за дозу, что можно на пару часов отключиться от реальности и улететь на радужном единороге в Страну Чудес, не проваливаясь при этом в нору за кроликом. Джим не наркоман, хотя подобные расслабляющие процедуры ему не повредили бы, так что берёт всего одну дозу. Ему больше и не надо. Слава Богу, День Рожденья всего раз в году.
Дни пролетают довольно быстро: там доставание Себастьяна SMS-ками во время работы, здесь – встреча с потенциальным клиентом, тут – воплощение одного из продуманных, как всегда, в каждой детали планов. Взрывы, убийства, деньги. Ему нравится, но постепенно начинает приедаться. Впрочем, в последние дни перед “радостным” событием всё приобретает какой-то ещё более раздражающий, чем обычно, налёт. Как кариес, только зубная щётка с пастой и даже стоматолог тут не помогут. Вырывать с корнем все зубы сразу и делать новую челюсть, разве что.
Джим смотрит, как Себастьян медленно ест пасту в ресторане, куда они заехали после нескольких переговоров в разных точках Лондона. Просто поразительная способность запихивать в себя еду в таких количествах. Себастьян крупный, но не толстый, довольно подтянутый и высокий. Наверное, эти макароны перевариваются вдоль.
- Не звони мне завтра.
Себастьян вскидывает голову, вытирает губы и удивлённо смотрит. Ничего не говорит. То ли ожидает продолжения, то ли формулирует наиболее точный вопрос. Как будто не знает, что Джим всё равно найдёт лазейку, будь у него на то желание. На любой вопрос, если хорошо извернуться, можно ответить сразу и “да”, и “нет”, и “не знаю”.
- Вообще забудь мой номер на этот день.
Себастьян кивает, так ничего и не спросив. Джим улыбается, не улыбаясь.

Джим специально спит до обеда, так что к тому моменту, как он просыпается, треть дела уже сделана.
В течение следующих нескольких часов время ползёт настолько медленно, что кажется, будто кто-то специально затормаживает его ход. Всё происходит как-то нестерпимо тягостно и лениво. Он слоняется по квартире, натыкается на мебель, собирает плечами углы, а коленями снова и снова натыкается на кофейный столик в гостиной. Проходи, время, проходи, ну что ж ты стоишь? Да не в квартиру проходи. На балкон. И прыгни, да. Разбейся на тысячи осколков. Или, может, ты умеешь летать, время? А ты умеешь. В другие дни несёшься со скоростью ветра, мчишься мимо ракетой: моргнул утром - выморгнул ночью.
Джиму удаётся дожить до вечерних новостей, ничего не разбив, не сломав и не повредив. Как в квартире, так и в самом себе. Он валяется на диване вверх ногами, потому что так диктор выглядит абсурднее, а от того интереснее. Хрустит чипсами, найденными в буфете на кухне. Через минуту после этого комкает и топчет пачку, а диктора вместе с телевизором скидывает со стойки. После этого грандиозного грохота в квартире снова звенящая тишина, сводящая Джима с ума похлеще пыток водой.
Он заказывает китайскую еду из ресторанчика неподалёку, ровно пять минут чисто из вредности не открывает курьеру дверь, а заплатив, хлопает ею так, что мальчишка наверняка вздрагивает у самого лифта, нажав не на ту кнопку. Сказал бы спасибо, что Джим не швырнулся в него этой коробочкой. Хотелось ужасно.
Джим не ест. Протыкает пельмени палочками разъярённо, разрывает коробку, разбрасывает по полу. Ему жарко, холодно, плохо, хорошо, и голова кружится в качестве вишенки на торте “прекрасных” ощущений.
Он балуется с телефоном, набирая все подряд цифры, которые только придут в голову, и пытается сыграть в игру “Достань собеседника за семьдесят пять секунд”. За семьдесят пять не выходит, лондонцы по вечерам раздражительнее обычного и отключаются, не выждав и двадцати. Джим остервенело стирает номера в папке “Исходящие”, швыряет телефон в стену, потом поднимает, бережно кладёт под подушку и, завалившись на кровать, разглядывает потолок, словно потолка там и нет вовсе, только звёзды, яркие, манящие, холодные. Как он. Окутанные облаком космической пыли, как и он – лондонским туманом, загадочностью, слухами вокруг таинственного мистера М.
Ощущение этой тянущей маеты не отпускает, хочется разорвать себе грудную клетку в клочья и вынуть из неё чужестранку, выкинуть, растоптать, уничтожить, провернуть в блендере и скормить уличным собакам. Что угодно, лишь бы не чувствовать это.
Джим жмурится до цветных пятен на обратной стороне век и ждёт, ждёт, ждёт. Ожидание убивает его. Невидимые часы тикают у него в голове, не бомбой, но медленным течением каждой секунды, в которую хочется встать и заорать. Пнуть комод. Швырнуть в стену подушку. Вазу. Самого себя. Кроме последнего, он проделывает всё это не по одному кругу, но чесотка в коленях, в запястьях, в голове не проходит, только становится ещё сильнее. Как комариный укус, который зудит ещё больше, если поскрести ногтями, даже просто прикоснуться. И нигде нет грёбанной мази. Ни в Лондоне, ни в Берлине, ни в Токио. НИГДЕ на всём чёртовом земном шаре. Он бы убил пару десятков человек, не раздумывая, собственными руками, наплевав на брезгливость, если бы только ему пообещали чудодейственное лекарство. К своему, заранее заготовленному, он пока не может прибегнуть, для него должен наступить особенный момент.
Джим думает, что хорошо было бы держать дома кошку. В такой день можно заняться её распотрошением, сыграть в пародию на вызов Дьявола. Или там надо было зарезать козу? Из Джима паршивый сатанист, он с детства не верит в сверхъестественную ерунду, полагаясь исключительно на себя и свой выходящий за рамки обыденности интеллект. Но в качестве развлечения можно и соответствующую книгу достать. Правда, выходить из дома совсем не хочется, а ebay в ближайшие пять минут ему явно не предоставит нужное, даже если пообещать заплатить в три раза дороже и за товар, и за доставку.
Когда наступает полночь, Джим вознаграждает себя за терпение: достаёт заготовленный подарок, обматывает жгутом руку выше локтя. Иголка жалит тонкую кожу, по венам струится чистое наслаждение, обещающее стать ещё прекраснее. Лучше бы, конечно, лечь спать, но Джим слишком взвинчен, чтобы сомкнуть глаз, поэтому разумнее провести оставшиеся двенадцать часов весело и без сожалений.
Джим закрывает глаза и елозит затылком по подушке. Звук этот в искажённом варианте кажется шумом океана. Успокаивающим. Медленным. Теперь медлительность совсем не раздражает и кажется естественной. Словно это нормально, что одна минута превращается в две, растягивается, словно жевательная резинка.
Когда Джим открывает глаза, вместо потолка у него звёздное небо, и прибавленное к этому лёгкое головокружение, смешанное с эйфорией, создаёт удивительное ощущение, будто он летит прямо среди этих звёзд, оставив позади законы гравитации и тот факт, что в космосе нет кислорода. Кому вообще нужен этот треклятый кислород?
Но ощущение быстро пропадает, сменяется пустотой внутри, которая заполняется злостью, болью и какой-то невыносимой тоской. Вскочив с кровати, Джим нетвёрдой походкой направляется к шкафу и с большим трудом всё же опрокидывает его. Жалобно хрустят перекошенные дверцы, расстроено выглядывают из щелей рукава рубашек, не понимая, за что с ними так обошлись.
Джим ураганом проходится по квартире, звуками разрушения заполняя мёртвое молчание внутри, выевшее всё до последнего. Он потрошит подушки, опрокидывает столы, выворачивает ящики, выбрасывая на пол содержимое, разбивает винные бокалы, набор которых подарил ему в качестве благодарности клиент. Деньги он, конечно, тоже дал (ещё бы он посмел не дать!), а это так, приятный бонус.
Телевизор внезапно включается, и тот же диктор снова начинает говорить. Из углов в потолке вылезают большие пауки и, шурша мохнатыми лапами, шипят. Сначала Джим не разбирает, что, но потом…
- Лучший подарок, который я тебе сделала…
Он закрывает уши руками и мотает головой. Но слова всё равно проскальзывают сквозь зазоры между пальцами, вплывают в уши чёрной тягучей вязкой массой.
- Лучший подарок…
- Я не слышу вас! – кричит Джим и несётся в спальню, босыми ногами прямо по битому стеклу, не чувствуя боли. Написать кому-нибудь, выплеснуть, поделиться. Оскорбить, унизить, сравнять с землёй. Чтобы кому-то было ещё хуже, чем ему самому.
Но буквы расплываются перед глазами, и он засовывает телефон в карман до лучших времён.
“Лучший подарок, который я сделала тебе… Подарок, за который ты будешь благодарен мне всю свою жизнь… То, что я не сделала аборт.”
Джим закусывает губу до крови, скрипя зубами, стирает эмаль и не слышит, не слышит, не слышит. Упорно отрицает.
В девятнадцать Джим взламывает почту своего дяди по линии отца и от его имени делает заказ на то время известному киллеру, заранее пересылая на его счёт крупную сумму.
“Изуродуйте лицо женщине, чтобы родная мать не узнала. Прострелите коленную чашечку мужчине, приставьте пистолет к виску и заставьте выпить алкоголь с ядом. Не трогайте мальчишку.”
Вот твоя благодарность, мама. Спасибо большое. Надеюсь, ты там горишь в Аду, как и положено грёбанным грешникам.
Джим смотрит в потолок и плачет. Не всхлипывая, не содрогаясь. Фактически, он не плачет, а слёзы просто сами вытекают из его глаз, скатываются по щекам, замирают на подбородке. Глаза немного щиплет, и начинает болеть голова. Впору задуматься, нет ли у него иммунитета к наркотикам, потому что обещанные дилером радужные единороги, кажется, уже проскакали мимо.
Джим не отслеживает, в какой именно момент его посещает гениальная идея написать Себастьяну. Тот был хорошим мальчиком и не звонил ему. Впрочем, он вряд ли вообще собирался, но это уже второй вопрос.
“Моран, меня атакуют фиолетовые мармеладные крокодилы.”
Он почти ненавидит себя за то, что пишет без ошибок при отключённой автозамене.
Ответ довольно предсказуемый.
“Ты пьян?”
Джим сознаётся совершенно честно.
“Нет.”
И, подумав, добавляет:
“Я ширнулся.”
Себастьян выдаёт короткое “Я скоро буду” и больше ничего не пишет. Скучный какой.

Звонок в дверь звучит как похоронный марш. Джим любит похоронный марш, поэтому хихикает и, спотыкаясь об сваленные на полу вещи, пробирается к двери.
- Привет, большой высокий человек, - приветствует он Себастьяна, цепляясь за ручку. – Будь моим гостем. Извини, чай не предлагаю.
Себастьян послушно заходит, закрывая за собой дверь и поддерживая при этом Джима.
- Так где там, говоришь, твои крокодилы?
Голос у него какой-то хриплый, курил, наверное, пока добирался сюда.
Джим указывает на свои ноги, до сих пор кровоточащие, с застрявшими в них осколками. Из-за наркотика боль притуплена и ощущается исключительно как лёгкие укусы, покалывание.
- Сейчас разберёмся, - уверяет Себастьян, поднимает его на руки, устраивает на диване в гостиной и идёт в ванную, чтобы вернуться с аптечкой. Джим шипит и вздрагивает, но старается сильно не мешать процессу, к тому же, это действительно помогает: крокодилы больше не кусают.

- А что, собственно, случилось? – спрашивает Себастьян, удерживая Джима на руках и слегка покачивая, успокаивая. Тот цепляется руками за его шею и не отвечает.
Себастьян озадачен. Босс совсем не похож на наркомана. Значит, должна быть какая-то причина. Праздник прям-таки, он бы даже сказал.
Он держит Джима, не слишком сильно, но крепко, опасаясь, что тот захочет ещё как-нибудь себя покалечить и, возможно, даже не осознает этого. Ни в процессе, ни после.
За окном медленно начинает светать, и Себастьян в новых красках окидывает взглядом живописный бардак в квартире. Это ж надо было так… С чего же?.. Заключил ночью какую-то удачную сделку? Или повод, наоборот, был печальный? Оплакивал кого-то из… Честно говоря, Себастьян не может представить себе Джима, который оплакивал бы родственников. Близких. Какие близкие могут быть у человека, который нанял снайпера, чтобы убивать неугодных? Абсурд? Не совсем, но всё же…
Когда солнце уже светит вовсю, Джим, оказывается, не спавший, а просто подозрительно затихший, вытаскивает из заднего кармана джинсов телефон и чуть дрожащими пальцами тыкает в сенсорный экран.
- Сколько времени? – спрашивает он, и Себастьян смотрит на часы, которые босс подарил ему в прошлом году: - Двенадцать ноль-одна.
- Он закончился, - на лице Джима появляется пугающе широкая улыбка. – Он закончился, Себастьян, всё хорошо.
- Если ты так говоришь… - озадаченно отзывается тот.
- Теперь всё будет хорошо, - заверяет Джим и отключается. Себастьян проверяет пульс. Живой. Просто… заснул? Что же творится в твоей голове, босс?..
Он вздыхает и, поколебавшись, оставляет Джима на диване. Надо прибраться, босс не любит беспорядок..

@темы: МорМор

---

Продолжаем парад неожиданностей

Это PWP. Здесь нет идеи, здесь есть только высокий рейтинг со slight spoiler к 4.03.
Представляю вам Руди\двойник-няшка-Руди из сериала "Misfits", R (в том числе за неприличные словечки).

468 слов

Руди прижимает двойника к стене и резко входит в него, вызвав у того стон, в котором смешиваются боль и удовольствие. Это на самом деле потрясающе - видеть собственное лицо, искажённое гримасой наслаждения.
- Немного похоже на онанизм, только с некоторыми изменениями, а? - умудряется фыркнуть, утыкаясь в шею своего альтер-эго. Тот только стонет, впиваясь пальцами в его плечи.
- А ты не очень говорлив в постели, да? - поддразнивает Руди, и номер два с придыханием отвечает: - Зато ты пиздишь, не затыкаясь. Кляп бы тебе в рот.
- Извращенец.
- На себя... ах... посмотри.
Руди думает, что это похоже на какую-то извращённую форму нарциссизма. Кто ещё может похвастаться, что отымел самого себя? Как можно не отыметь такого красавчика? А он всё-таки чертовски привлекателен, это нельзя отрицать. Хочется непривычно нежно коснуться пальцами знакомых черт лица, проследить, всё-таки найти какое-то отличие. Не могут они быть только внутренними, такого просто не бывает. Должно быть что-то. Линия подбородка. Уже плечи. Немного другой цвет у самой радужки глаза.
Вместо этого Руди только вдалбливается сильнее, заставляя двойника елозить спиной по однотонной невыразительной плитке душевой общественного центра. Ему нравится заниматься этим в душевой. Вечером, когда все расходятся, они заваливаются в душ, Руди лапает свои-чужие ягодицы, а двойник беспомощно бормочет ему в губы, чтобы всё равно включил воду и закрыл за собой двери, потому что он стесняется. Ёбаный параноик, да кого может занести сюда в десять вечера? Руди ненавидит закрывать за собой двери и включать воду, потому что стоны, которые тот издаёт, просто восхитительны, и он хочет насладиться ими по полной, до отказа, до срыва крыши, и чтобы пар из котелка. Но либо так, либо никак. И кто бы мог подумать, что такая трепетная няшка проявит такую поразительную стойкость в некоторых вопросах.
Руди подлавливает двойника на моменте, когда тот уже не может сопротивляться подступающему наслаждению и не видит, не слышит, не чувствует почти ничего вокруг, и выключает воду. К чёрту двери, здесь хорошее эхо, и ему хватает. Эти потрясающе развратные звуки отскакивают от блёклого кафеля, снова и снова бьют током по нервам, многократно возвращаясь, вливаясь прямо в уши вместе с этим странным, глупым звуком трения мокрой кожи о стену.
Двойник потом жалуется, что у него чешется и жжётся между лопатками, и Руди с нереально серьёзным видом вручает ему мочалку и предлагает дотянуться самостоятельно.
- А всё же удобно трахаться в душе, согласись. Все улики потом сразу же можно смыть.
- Ой, да пошёл ты, неудавшийся преступник.
Оба вздрагивают, вспоминая третьего, а потом в неловком молчании возвращаются назад. Руди щиплет его за ягодицу, двойник отточенным движением шлёпает его по руке, тем не менее, вздрогнув, подтягивает выше полотенце и, фырча, шлёпает босыми ногами к автомату с орешками и колой. Туда просто больше ничего другого ещё не положили. Руди улыбается какой-то мгновенно исчезнувшей мысли в своей голове, чей след ещё остался, вызывая непривычное искривление губ, и заваливается на матрас.

Штучка номер два, рейтинг и персонажи те же. Я не знаю, сколько Руди лет >.<

700 слов

Руди ещё в старших классах замечает, что невинные девочки, сами того не зная, нехило так возбуждают, делая совершенно обычные вещи.
Джессика, например - третья парта у окна - смотрела на школьный двор, где в это время была физкультура у команды по регби, и посасывала кончик ручки. Руди выгнали тогда из класса, потому что внезапно он обнаружил свои руки под партой, а свои штаны - уже размера на три.
Мелс (никто, кажется, не знал её настоящего имени, и все звали её Мелс) - вторая парта у стены - когда нервничала, покусывала ноготь большого пальца, чуть обхватив его губами. Руди понимал, что у неё не было никаких пошлых намерений, но всякий раз, как его взгляд цеплялся за эти губы, мысли тут же сворачивали с темы предмета, воображение включалось до отказа, процессор тарахтел на полную мощность, и прямо на доске начиналась трансляция порно с участием Мелс и его не такого уж и маленького друга.
Кейла поглаживала себя по бёдрам. То есть, не то чтобы нарочно, устраивая для кого-то шоу, просто у неё часто потели ладони, и она вытирала их о джинсы. Она носила просто ненормально узкие джинсы, обтягивающие всё её соблазнительные формы. От того, как Кейла ёрзала своей аппетитной попкой в узких джинсах по стулу, выпрямляясь после раздражённого окрика учителя, можно было кончить, не раздеваясь.
Как оказывается позже, невинные мальчики, даже если им уже за двадцать, ничуть не уступают девочкам.
Вот он сидит. Этот оплот невинности, мистер Я-предпочту-целомудренную-любовь-бесчувственному-траху. Сидит и жрёт йогурт. Только невинный человек может так развратно жрать йогурт, ей-богу. Руди смотрит на это, и у него во рту пересыхает. Грёбанная Сахара нервно курит свои грёбанные кактусы в сторонке.
Двойник обхватывает ложку губами, чуть втягивает щёки и проглатывает порцию. Затем с невероятно развратным звуком вытаскивает ложку изо рта и облизывается. И это повторяется уже раз в двадцатый. Руди счастлив, что у него просторные штаны. Честное слово, он просто в восторге.
- С каких это пор ты у нас поборник здорового питания? - стебётся он, чтобы хоть чем-то отвлечься. Взгляд оленёнка Бэмби с лёгкой примесью укоризны встречается с его, полным насмешки и скрытого желания.
- В отличие от некоторых, я забочусь о себе. А ты всё таскаешь щётку у Финна?
- Это называется дружба, чувак.
- Да? А я-то думал, воровство.
- Заимствование.
- Не зря тебя на отработки загребли.
- Это был удар ниже пояса.
- Ах да, извини, это ты у нас в этой области мастер.
- Ты тоже можешь постараться.
Двойник смотрит на него удивлённо, потом опускает взгляд вниз и раскрывает рот. Ложка, которую он посасывал, с оглушительным звоном падает на пол.
- Ты... нет.
- Да.
Тот вздыхает, закатывает глаза и опускается на колени. Так просто и естественно, плавным единым движением. Расстёгивает ширинку, не звук, а оголённый рваный провод прям по беззащитным нервам, Руди аж ёрзает от дрожи по телу. Хочется подъебнуть, что теперь этот оленёнок Бэмби про гигиену даже и не заикается, но слова исчезают, потому что двойник забирает в рот. До самых яиц, не жалуясь. Стонет, посылая вибрацию по члену. Руди стонет эхом и ухмыляется, вцепляется в его волосы пальцами, сжимая, чуть надавливая на затылок, намекая, что ему совсем не хочется ждать.
Двойник втягивает щёки и подчиняется, двигает головой быстро, плотнее сжимает губы. Руди прикрывает глаза, откидывает назад голову, ловя офигенский кайф с ситуации, открывает рот, выдыхая рвано. Так, чёрт возьми, хорошо. Где тот только научился? Когда? С кем?
Это не ревность, скорее праздное любопытство, которое тут же исчезает, как и все прочие, мимолётные в такой момент мысли. Господи, этот чувак - просто король минета. Руди ухмыляется от мысли, хрипит: "О да, вот так" - толкается бёдрами в это тепло, оттрахивает чужой рот безо всякого стеснения. Стукается затылком о стену позади, перед глазами звёзды, и всё расплывается. Он уже близко, но выдавить из себя слова, предупредить не получается.
Двойник отстраняется в последнюю минуту, и сперма попадает ему на лицо. Девчачьи ресницы подрагивают, когда он открывает глаза и морщится.
- Блядь, ну ты... Салфетки хоть передай.
Руди встряхивает головой, медленно приходя в себя, тянется к подушке, у которой стоит упаковка.
- У настоящего дрочера всегда под рукой самое нужное.
Двойник закатывает глаза и отстраняется.
- В следующий раз я поем где-нибудь в другом месте, окей?
Руди бормочет что-то недовольно, двойник пихает его локтем в бок, и оба смеются.

@темы: Misfits

---

Эллидия для меня от Маршалл Ли

Это мне написали. Эмоции. Оно настолько прекрасное, что у меня уже просто не осталось слов.

04.11.2012 в 19:44

Пишет  Маршалл Ли:

Eyes (с)
Название: all we got is tonight that is right till first light
Автор: Маршалл Ли
Фандом: Teen Wolf
Рейтинг: G/PG
Размер: 2100 слов
Пейринг: Эллисон/(|)Лидия, Эллисон|Стайлз, Питер
Жанр: ангст, road trip (?)
Предупреждение: AU, возможный ООС, ошибки автора.
Дисклеймер: Джефф Девис (с)
Саммари: «За ней следует черный асфальт и пустота».
От автора: для  Св. Иоанн Уотсон.

После дождя в воздухе застыла влажность...

После дождя в воздухе застыла влажность, похожая на крошки металла, оседающие в легких, так тяжело дышать ей.

Страх перед новым городом липнет к небу и во рту горчит.

Эллисон в дороге уже семь месяцев, две недели и три дня с тех пор, как бросила свою семью, крошащуюся, как кусочки красного кирпича, – окрашивают пальцы, не стираются.

Бесполезные слезы и жгучая боль отошли на второй план. Перерыдала, подавила остатки мучений – едет в никуда, ищет то, чего нет, и едет, едет, едет.

В машине включен обогреватель, но ее пальцы промерзли настолько, что ничего их не согревает. Кончики красные и потвердевшие – покрылись защитным слоем, не оставив никаких линий, обгоревшие холодом.

За ней следует черный асфальт и пустота.

Эллисон каждый день думает о том, чтобы вернуться, развернуть машину и поехать обратно, попросить прощения и никогда больше не бросать их.

Эллисон каждый день думает, но едет все дальше и дальше, и едет, едет, едет.

И сейчас после дождя в седьмом часу вечера, проезжая мимо зеленой поцвевшей вывески «Добро пожаловать в Бейкон-Хиллс», Эллисон чувствует подходящую тошноту к горлу и все тот же страх во рту. Никогда не знаешь, чего можно ожидать от нового города, нового штата, новых людей, которых ты повстречаешь всего раз или два.

Все заканчивается.

Все мы заканчиваемся – похожи на незаасфальтированный участок дороги.

*

Эллисон заказывает стаканчик растворимого кофе за два доллара в крохотной кафешке и удивляется тому, что пьет настолько дешевый напиток.

Цена оправдывает качество.

Страх липнущий к небу и горечь во рту еще более омерзительны с растворимым кофе.

Внутри все передергивается от лиц посетителей – серость, уныние, грусть, гнев.

Еще ни один город ее так не встречал.

– Весело, – говорит Эллисон самой себе.

Ей следует найти отель или просто дом, где можно переночевать.

– Простите, можете подсказать, где здесь за пятьдесят баксов можно снять комнату всего на пару дней? – спрашивает Эллисон у мимо прошедшего паренька в красной толстовке.

– Прямо по дороге в конце улицы есть дом, там спросите, – отвечает он, и так холодно, что кажется – он зима в осени; истоптанный снег с кровью.

В городе ни души. Все они кончились, – пошел трещинами асфальт.

Кантри-музыка играет на первой громкости в салоне машины. Небольшое спокойствие притупляет едкий страх, и глаза слипаются от нескольких часов в пути.

*

Прямо по дороге в конце улицы…

– Вот и приехали, – Эллисон вдыхает крошки металла в воздухе.

…она нашла дом.

Ни один фонарь рядом не горит. Дом укутан тьмой и черной-черной сухой листвой. И кто здесь будет жить? Страх возвращается к ней, и ей почему-то хочется рассмеяться или поплакать.

Она звонит в колокольчик, надеясь, что ей не откроют, и она уедет отсюда быстрее, чем должна. Остается ощущение, что это дурацкий и дешевый, как стаканчик растворимого кофе, фильм. Вот сейчас дверь сама откроется и окажется, что дом принадлежит старушонке лет за сто, и она будет обязательно ведьмой или демоном, или чем-то еще.

Эллисон слышит неторопливые шаги и тяжелое дыхание, – значит точно бабуся.

Ей открывают двери и…

– Здравствуйте, мне сказали, что у вас можно снять комнату… – начинает Эллисон, еще не видя пришедшую; темнота съедает ее.

– Вам Стайлз сказал? Только он знает. Да, конечно, проходите, – голос слишком молодой для пожилой женщины.

Попав в дом, она понимает, что “никакая это не бабуся и уж тем более не ведьма-демон”.

Холодный уют в виде горящего камина и желтоватого света лампочек придает картинке доброго эффекта, и страх снова притупляется, благодаря спокойствию.

– Меня зовут Лидия, а вас? – у хозяйки густые рыжие, даже медно-медовые, волосы и пухлые губы; Эллисон не следует засматриваться на нее; нельзя привязываться к чему-то или к кому-то.

– Эллисон, – неисчезаемая горечь отдается хриплым голосом.

– Насколько дней планируете…? – Лидия говорит довольно вежливо, – совершенно другая.

– Дня два, наверное, я не уверенна.

Лидия улыбается ей и ничего не отвечает, как будто знает ее или доверяет.

Между ними появляется неловкость.

– Ваши глаза… Они чересчур бледные, никогда не видела ничего подоб… – начинает было Эллисон, понимая, что говорит какую-то глупость.

– Мои глаза слепы. Думаю, вы никогда прежде не видели конкретно слепых людей, так же? Вам все в новинку, но вы в пути уже несколько месяцев, если я не ошибаюсь? – в голосе Лидии нет ничего насмешливого.

– Простите, я… А все слепые – ясновидящие? – Лидия смеется в ответ.

– Ваша комната на втором этаже, третья дверь справа. Там же и ванная. Все остальные заперты, даже не пытайтесь в них попасть. Я знаю, что такое человеческое любопытство.

– О, так вы все-таки зловещая и коварная ведьма? – Эллисон пытается шутить, чувствую собственную нервность и клацанье зубов. А что если…?

– Слепая ясновидящая ведьма? Меня так еще не называли.

*

Эллисон сидит на пороге дома и пьет горячий чай с лимоном. За долгий период времени, она впервые понимает, что такое иметь место, где хочется быть.

В Бейкон-Хиллс скоро зима.

В Бейкон-Хиллс не на что посмотреть и нечем заняться, кроме как ходить на матчи по лакроссу и в библиотеку, прочитывая одну книжку за другой.

– Ты здесь уже восемь дней. Никак не дня два, – Лидия усаживается рядом с ней.

Эллисон заметила, что когда человек слепой, он всегда смотрит вдаль, как будто видит то, чего не можем увидеть мы – простые, обычные, имеющие все.
– Что тебя держит? Обязательно должно.

Эллисон не отвечает, ведь выяснить и сама не может.

– У тебя черные волосы, – вдруг говорит Лидия после короткой паузы.

– Ты же не…

– Я слепая, но все вижу. Или чувствую, не знаю, как это объяснить, – Лидия касается ее волос, и улыбка появляется на ее лице. – Волнистые.

В Бейкон-Хиллс скоро зима.

В Бейкон-Хиллс ее ничего не держит, но она привязалась серой лентой к черному дому в густой листве с не горящими фонарями.

*

Эллисон встает в шесть-тридцать и в семь на столе уже остывает завтрак. Лидии дома нет в такое время. И все же она ведьма, по-другому как-то и не может быть.

На пороге лежит газета. Тот парень, истоптанный снег с кровью, в красной толстовке – Стайлз – подрабатывает, разнося почту по утрам. Он все еще говорит с ней холодно, точно не доверяя, в отличие от Лидии.

В Бейкон-Хиллс что-то давно произошло.

Бейкон-Хиллс – серость, уныние, грусть, гнев.

Ее занесло сюда случайно, так же, как и в другие города других штатов.

Здесь что-то не то, но.

*

– Стайлз, почему ты всегда в красном? – спрашивает его Эллисон, когда они вдвоем обедают в той крошечной кафешке, где продают кофе за два доллара.

– Красный отпугивает волков, – Стайлз глотает жесткий кусок стейка и запивает его водой, чтобы не подавиться.

*

– Волки? – Лидия переспрашивает осторожно, но видно, что ей хочется засмеяться.

Эллисон кивает в шестой раз.

– Он просто глупый мальчишка, потерявший семью и верящий во всякий бред.

– Стайлз мало говорит, а если и скажет что-то, то всегда о красном, мифологии и волках. В Бейкон-Хиллс слишком много…

– Серости и запахов смерти? Была когда-то эпидемия. И что дальше? – Эллисон находит то, что Лидии неприятен разговор.

В Бейкон-Хиллс что-то давно произошло.

*
Эллисон перестала спать ровно два дня и пять часов назад.

Два дня и пять часов назад она впервые услышала голоса волков – вой.

– В магазине напротив кафе много красных вещей, – сообщает ей Стайлз за обедом.

*

Когда Эллисон спускается со второго этажа на первый, в гостиной у камина, где поленья потрескиваются, хрустят, и скрипят, как двери с проржавевшими петлями, она видит Лидию. Та сидит на диване и читает книгу, если такое можно назвать чтением.

Эллисон не понимает, как это: читать, водя пальцами по абсолютно чистой белой бумаге с выпуклыми кружочками, выдающими себя за буквы.

– Эллисон?

И еще она не понимает, как это, когда ты идешь настолько тихо, что сам не слышишь своих шагов, но кто-то обязательно поймет, что это именно ты.

– Что читаешь? – после разговора о волках у них не складывались отношения; казалось, что та тема запретная или просто под замком и без ключа.

– Ты купила красный свитер? – Лидия не отвечает, и Эллисон замечает ее странную и полу маниакальную улыбку.

– Ты же не можешь…?

– Эллисон, я знаю, что ты была в том магазине, так что.

В такие моменты, она слабо верит в то, что глаза Лидии действительно слепы.

– Волки все равно могут тебя съесть.

Поленья трещат, расжариваясь, превращаясь в черные угольки с красными горящими прожилками.

Эллисон снова чувствует обмерзшие кончики пальцев.

*

– Стайлз, что стало с твоей семьей? – этот вопрос она пыталась задать ему несколько дней, но.

– Их кишки доедал за стаей мой лучший друг, – сухо отвечает Стайлз, глотая таблетки.

*

В салоне машины пахнет мятным освежителем воздуха. Мотор гудит, прогревая машину.

Эллисон не знает, что делает в лесу и ей хочется сбежать. Человеческое любопытство, как сказала в день их знакомства Лидия. И почему в этих словах так много другого или двойного смысла?

Лидия говорила это так, как будто Эллисон единственный человек в городе, а все остальные.

Опомнись, Арджент. Просто паранойя, утомление и пять ночей без сна, ничего страшного. Но что ты забыла в лесу, где темнота кажется еще чернее, чем она есть на самом деле?

Она вздрагивает от вибрации телефона на соседнем сидении.

– Убирайся из этого чертового леса, иначе тебя сожрут.

– Стайлз?

– Я не буду повторять дважды и еще раз просить. Давай же.

– А что, по-твоему, ты сейчас делаешь? – Эллисон нервно смеется.

– Будет три сигнала. Первый вой: жми на газ. Второй: прибавь скорости и уезжай. На третий тебя уже не должно быть в лесу. Ты поняла меня?
– А если я останусь, то…?

– Что ж с тобой так сложно. Если ты услышишь третий, будучи еще на том же месте, тогда я говорю тебе «прощай», был рад познакомиться.

Конец разговора.

Человеческое любопытство.

*

– Мы сейчас же пойдем в лес и найдем ее, – Лидия ходит взад-вперед, ломая руки и шепча себе что-то.

Стайлз сидит на изголовье дивана и смотрит на черные угольки в камине. Они без красных прожилок – угасли, умерли, как все. Стайлз видит в них своих сгоревших друзей, истлевшую семью и часть воспоминаний.

– Как ты мог допустить такое? Я просила тебя, чтобы ты следил за ней, чтобы ты не говорил, сам знаешь, о чем. Почему ты никогда меня не слушаешь…? И с каких пор?

– С таких, когда Питер лишил тебя зрения.

Лидия останавливается на тринадцатом шаге и поворачивается к нему. Она не знает, где именно он сидит, но она точно уверенна, что.

– Не смей. Упрекать. Меня. В том, что случилось с твоим отцом, – Лидия злится, прекрасно вникая в суть его слов – любовь переросла в ненависть за одну ночь тогда.

Стайлз все еще смотрит на черные камушки в камине.

Он погиб из-за тебя, хочется ему сказать.

Он пошел туда из-за тебя, повторяет он.

Твою мать, он тебя спас, орет Стайлз.

– Можешь сказать это вслух, Стилински. Не держи в себе. Давно пора.

– Бери вещи и все, что тебе надо, Лидия, я пойду на улицу, заведу машину, – Стайлз так и не посмотрел на нее; отчуждение.

– Отшельник хренов.

*

Скрип тормозов эхом разноситься по лесу.

– Помоги снять ботинки, – просит Лидия.

Босиком, когда ты слеп, ты можешь ощутить под собой землю, впитать ее, дышать ею.

Сухие листья скрипят, пока она идет, напоминая ей о проржавевших петлях и поленьях в камине.

Стайлз идет позади нее.

Сжечь бы этот лес и дело с концом, – Стайлз вспоминает слова отца.

Сжечь бы всех, – Стайлз вспоминает разговор Питера со стаей, который он подслушал.

Сжечь.

Стайлз останавливается и неторопясь отходит назад. На поляне, к которой они вышли, лежит три трупа. Кровь чернеет в темноте. Кровь впиталась в землю. Корни деревьев пьют ее вместо подземной воды. Кровь.

– Эллисон? Она здесь? Стайлз, скажи же, – запахи гнилых листьев, сырости и смерти бьют в нос, не давая нормально вдыхать крошки металла с воздухом.

– Она прямо перед тобой стоит, – Стайлз давится слюной от нервов и неожиданного результата ночи. В лесу должен был быть только один труп девушки, а не три с кишками навыворот.

Повторение.

– Эллисон? – Лидия повторяет ее имя раз за разом.

– Со мной все в порядке, – резко и коротко отвечает та, втирая кровь с рук в ткань джинсов, стирая пальцы; одежду все равно придется выбросить.

Стайлз кивает ей.

– Ты убила. Ты убила троих волков? Серьезно? – бледные зрачки бьются в нервном такте в глазницах – не верит и переживает.

Стайлз пытается не открывать рта. Знает.

– Я дочь охотников.

И они приходили за мной, договаривает за нее Стайлз.

*

После праздников Эллисон решает уехать из Бейкон-Хиллс.

Стайлз стал доверять ей больше, чем раньше, но с опаской.

*

В Бейкон-Хиллс ее точно ничего не держит. Это крохотный город с мертвыми душой людьми и мерзкими тварями в волчьей шкуре.

В Бейкон-Хиллс ее ничего не должно держать, но.

– Лидия?

– Уезжай, тебе будет лучше. Я и Стайлз не пропадем, сама знаешь, – она отвечает не громко, сдерживая нотки грусти, пока читает книгу.

Языки пламени жуют поленья в камине.

– Вот деньги за весь период…

– Тебе они нужнее. И еще я хотела спросить: когда?

– Завтра.

Всё, что у нас есть – сегодняшняя ночь до рассвета, думает Лидия.

*

Стайлз провожает ее до самой вывески, которая сообщает, что ”вы покидаете Бейкон-Хиллс”.

Стайлз молчит и курит. На нем красный пуховик – зима, подходящая к концу; зима в крови.

– Береги себя, парень, – говорит Эллисон напоследок. Как-то тяжело. Тяжелее, чем крошки металла застрявшие в воздухе.

– Ты тоже, Лис, ты тоже.

Прощание.

*

Страх перед новым городом липнет к небу и во рту горчит.

@темы: TW

---

All Saints' Day

В честь Хэллоуина. Частично вдохновлена картинкой, только у меня более жёсткий вариант.

МорМор, G, angst, hurt/comfort, AU, OOC, postReichenbach.

1 129 слов

В Хэллоуин исполняется четыре с половиной месяца с того самого дня. Если бы Себастьяну захотелось отпраздновать, ему даже не пришлось бы думать о костюме: выйдя на улицу, он – бледный, высокий, осунувшийся, сильно похудевший и угрюмый, с чёрными кругами под глазами, большей частью напоминавший скелета, нежели живого человека – напугает кого угодно без дополнительной одежды и грима.
По телеку крутят тематические страшилки и мультики вперемешку с мистическими сериалами, на улицах в киосках торгуют масками, фальшивыми клыками, плащами Дракулы и маленькими корзинами для конфет в виде тыкв и ведьминых голов – обязательно с зелёной кожей и горбатым носом с бородавками. И, конечно же, книжками со страшными историями, которые дети будут упоённо зачитывать друг другу в тёмной гостиной в импровизированной палатке под свет карманного фонарика.
У Себастьяна тоже есть одна страшная история прозапас. О том, как однажды сошлись два человека. Нет-нет, вы подождите, это только начало.
Так сложилось, что одному из них нужен был босс, а другому – снайпер. И они договорились, что первый будет работать на второго. Только вот снайпер не только работал на своего босса, но однажды и полюбил его. Однако и босс полюбил снайпера. Дал ему ласковое прозвище, обнимал по ночам, шепча в светлые волосы: “Мой укрощённый Тигр” – баловал его новыми винтовками. Снайпер никогда не говорил ему о своих чувствах вслух, но всегда старался делать всё, чтобы босс был доволен. Убивал ради него. Защищал его от плохих людей и плохих снов. Старался всегда быть рядом, когда это требовалось.
А потом босс заинтересовался человеком, которого считал своим отражением. Он играл с ним и его другом, придумывал для него загадки, уделял ему много внимания. Снайпер ревновал, но ничего не говорил, послушно выполняя все указания босса.
Однажды босс сказал снайперу: “Следи за другом того человека” – и снайпер следил. А в это время босс, затеявший самую опасную и самую грандиозную игру в своей жизни, убил себя на месте финального акта. И снайпер, уйдя в глухую тоску, перестал стрелять.
Какое отношение эта история имеет к Себастьяну? Да никакого, собственно. Только от чего-то на душе скребут и воют волки, и, слушая их, хочется самому завыть, вскинув голову к потолку - громко, протяжно, душераздирающе. Вместо этого он утыкается лицом в подушку и зажмуривается. Вот бы оглохнуть. Ослепнуть. Умереть. На этот день, когда все празднуют и радуются, а он лежит на кровати и не может заставить себя даже пошевелиться. А зачем?..
В четыре пополудни Себастьян внезапно срывается с места и покупает в ближайшем магазине огромную тыкву. Пачкает руки и водолазку её внутренностями, вырезает куски. Выходит не страшная рожица, не ведьмина дикая улыбка, а буквы, которыми когда-то так бредил босс. Тот самый, из страшной истории, которую надо рассказывать под тентом-одеялом, светя фонариком в лицо. I O U.
Он вставляет внутрь свечку, накрывает обратно “колпачком” с хвостиком, едва удерживая в скользких руках, ставит получившуюся композицию на стол. И ком в горле становится всё больше и горче, а глаза начинает щипать. Себастьян выпускает из ослабевших пальцев нож, отворачивается и уходит в комнату. Не потому, что ему больно на это смотреть. Конечно, не поэтому. Просто переодеться надо. И руки помыть.
С пяти часов, ещё когда даже не начинает темнеть, к Себастьяну начинают стучаться дети. Вопят это своё дурацкое “Сладость или гадость”, он прямо слышит, как они нетерпеливо топчутся под дверью, ожидая, когда им откроют, и вкусными реками посыплются сладости в их пакеты. Он предпочитает притвориться, что не слышит. Что его нет. Они просто пойдут в следующую квартиру и оставят его в покое. Он глупо, по-детски накрывает голову подушкой и как будто почти не слышит шороха чужих костюмов, радостного, едва ли не хорового произнесения традиционной фразы, топота детских ног. Он шепчет: “Убирайтесь к чёрту” - и они слушаются, покорно, пусть и с разочарованными стонами, плетутся прочь, шаркают ногами, постукивают о стены пластмассовыми ведёрками.
Когда за окном уже темно, и фонари кусками, пятнами освещают улицу, слышится ещё один стук. Не слышно топота и перешёптываний, стука ведёрок и нетерпеливых вздохов. Себастьян решает проигнорировать и этот визит. Всё это скоро закончится. Надо просто продержаться ещё остаток вечера, правда?
- Сладость или гадость, Басти? – тянет из-за двери знакомый голос.
Он немедля вскакивает и бросается к двери, а, распахнув её, видит…
- Ты ненастоящий, - уверенно заявляет он Джиму, улыбающемуся чуть ли не до ушей. У того на голове рожки, за спиной виднеются крылья, а на уровне колен выглядывает любопытная стрелочка хвоста. И всё ярко-красного оттенка.
- Не надо так грубо, - морщится Джим, положив невероятно реальную и ощутимую руку на грудь Себастьяна, отодвигает его и проходит в квартиру. – Ммм, а у тебя тут уютно. Почему сменил адрес? Не то чтобы это могло помешать мне найти тебя, мне просто любопытно. О, какая тыква! И буквы знакомые. Ты не поставил копирайт.
Себастьян машинально закрывает дверь и идёт следом, не отрывая взгляда от покачивающегося хвоста, гибкого и кажущегося вполне себе настоящим.
- Так ты… ты вернулся? – осторожно спрашивает он, глядя, как Джим тонким пальцем нарезает круги по букве “O”.
- Конечно, я вернулся, - Джим оборачивается и кивает. – Сегодня же День Всех Святых, Бастиан.
- Ты. В День Всех Святых. Какая ирония. Интересно, после смерти я тоже попаду в Рай?
- В День Всех Святых, Бастиан, образуется связь с потусторонним миром, а не с Эдемом, ты вообще тематические сайты читал?
- Желания не было.
- Оно и видно.
После этого повисает короткая пауза, во время которой Джим всё с тем же любопытством осматривает квартиру, а Себастьян молча наблюдает за ним, пытаясь понять, какой из вопросов лучше всего задать, а главное – как правильно это сделать, чтобы Джим не нашёл лазейку и не ответил абстрактно.
- То есть, ты живой? – в конце концов, вопросы в лоб всегда были его лучшей тактикой.
- Сегодня – да, - пожимает плечами Джим, копаясь в холодильнике.
- То есть, ты всё-таки умер? – уточняет Себастьян, пока этот то ли демон, то ли ещё кто, запрыгнув на стол, чавкает найденным сэндвичем.
- Ты много людей видел, выживших после выстрела в голову? – с издёвкой интересуется Джим и так характерно, так в своём стиле поднимает брови. Себастьян сокращает расстояние между ними и обнимает его крепко, прижимает к себе.
- Осторожней, “Армани” помнёшь, - фыркает тот наполовину серьёзно и обнимает в ответ. А руки у него ледяные, Себастьян даже через футболку чувствует.
- И ты исчезнешь в полночь?
- Не будь банальным, это же Хэллоуин. У меня двенадцать часов, начиная с шести вечера и заканчивая шестью утра.
Себастьян улыбается отсутствующе, сам не знает, чему именно.
- А ты себя запустил, - цокает языком Джим. – Почему не нашёл другую работу? Твои руки нуждаются в новых мозолях. Я их так люблю.
- Мои мозоли?
- Твои руки.
Себастьян прикрывает глаза и просто слушает стук сердца Джима.

…утром Себастьян просыпается в одиночестве, и его сердце снова разбито на куски. Он осторожно собирает их, режет пальцы в кровь и ищет в массивном чемоданчике с инструментами под раковиной клей. Он должен привести себя в порядок. Он должен жить дальше. Ведь…
До следующего Хэллоуина всего триста шестьдесят четыре дня.

@темы: МорМор

---

Немного о мозгожорах и тех, кто их убивает

Название: Дублин и Лондон
Автор:  Св. Иоанн Уотсон
Направленность: слэш
Фандом: Sherlock BBC
Жанр: AU - zombie apocalypse
Рейтинг: R
Размер: 3 541 слово
Персонажи: МорМор
Предупреждения: OOC.
От автора: R больше за обсценную лексику. Action провален, сцена секса смазанная, короткая и вроде неподробная. Вдохновилась фильмом "Zombieland" (2009), к которому в фике есть отсылки, и довольно жирные; немного фиком ~Solinary~ "Соединённые штаты Зомбилэнда", и добило меня вот этим. Увидела, прочитала и поняла, что хочу засунуть МорМор в зомби!апокалипсис. Ну а что вышло, можете посмотреть сами...

Рискнуть

- Дублин, пригнись! – скомандовал Биг Бэн и, развернувшись, пустил две пули в башку мозгоеда. Дублину даже показалось на мгновение, что пули взъерошили волосы на макушке. Адреналин. Вот что он любил. Самый лучший, легальный, а главное – бесплатный наркотик двадцать первого, зомбиапокалиптического, века.
- Не думал, что когда-нибудь услышу от тебя просьбу пригнуться, учитывая, что ты и так постоянно проезжаешься на тему моего роста, дружище Бэн, - саркастично протянул Дублин, выпрямляясь, и недовольно застонал: - И мне опять заляпало кровью футболку. Мою любимую, чёрт побери, футболку. Где твоё уважение к чужим вещам, скотина?!
Он пнул теперь уже дважды труп в рёбра, хихикнув от хруста.
- Идём, Дублин, шоппингом займёшься позже, - Биг Бэн закатил глаза.

Когда началась вся эта хуйня, Джим взламывал базу Пентагона, чавкая чипсами и злорадно улыбаясь. Такого задания на курсах повышения квалификации им, конечно, не давали, но не подставить преподавателя было просто грешно. Особенно после того, как эта тварь поставила ему “хорошо” за _идеальный_ проект, прикопавшись к точке, которую, по стандартам учебного заведения, там никто, видите ли, не ставил. Сыпал умными словами, которые Джим выучил ещё в пятнадцать лет, ссылался на мифические параграфы в правилах, существование которых могли доказать только вездесущие британские учёные под кайфом, и едва ли не лопался от разрастающегося до размеров Тихого океана самодовольства. К слову, на следующий же день после всемирного помешательства Джим сам раскроил его череп соседской бейсбольной битой.
Так вот, Джим сидел в номере шикарного отеля, который снимал на деньги, заработанные нечестным и небезопасным трудом, и оставлял Пентагон без данных, когда в его дверь начали ломиться. Следует заметить, что Джим был знатным параноиком и сразу же насторожился. Персонал здесь отличался вежливостью и особой жополизостью, поэтому не стал бы так поступать. К тому же, из-за двери не донеслось никаких пояснений вроде “Уборка, мать вашу, номеров” или “Ужин, который вы не заказывали”. Сразу же подумалось, что какой-то клиент остался недоволен (у пары-тройки оных были на это основания), и за ним прислали наёмника. Правда, тот вряд ли стал бы ждать, когда ему откроют дверь. С другой стороны, мало ли идиотов на этом свете…
Затем за дверью послышались какие-то хрюкающие звуки, женский визг и чавканье. Джим скривился и подумал, насколько опасно будет выглянуть из-за двери и посмотреть, что за хрень там вообще творится. Неуместное любопытство победило разумную осторожность, и он, вооружившись кухонным ножом, направился к двери. Стиснув в пальцах ручку, он медленно повернул её и открыл дверь, стараясь не скрипеть ею, хотя скрипеть она не могла по определению: на смазку для петель здесь никто не скупился. Зрелище, определённо, стоило того: тонконогая блондинка, шлюха выпендрёжника из соседнего номера, лежала на полу, а какое-то жуткое существо в форме портье, но, несомненно, им уже не являвшееся, поглощало её внутренности. Красивое кремовое платье было заляпано кровью, накрашенные глаза бессмысленно пялились в потолок.
Как-то слишком спокойно для самого себя Джим закрыл дверь, запер её на ключ, а потом, не без тяжких усилий, ещё и придвинул к ней вплотную кресло. Затем перетащил другое к балкону, предварительно закрыв и его. Остановился посреди холла и подумал, что надо съёбывать отсюда. В быстром темпе. Имело ли смысл дописывать клиенту письмо? Вряд ли. Стоило задуматься о том, где найти оружие. Помимо ножей и бритв с безопасным лезвием, в номере ничего не нашлось. К огромному сожалению Джима, которому, между прочим, хотелось жить.
И тут очень кстати, вместе с озарением, на что было похоже это существо (или, точнее, чем оно, скорее всего, и являлось), вспомнилось, что он покупал пистолет. Как раз на этот случай. Не на зомбиапокалиптический конец света, конечно, а на случай, если за ним придут или устроят погоню ручные собачки какого-нибудь богатого придурка, не досчитавшегося пары миллионов на своём счету после ограбления банка. Джим просто взял скромные проценты помимо уже обговорённой платы. Что-то вроде чаевых. Что-то вроде напоминания, что интеллект надо ценить больше, чем собственный капитал.
Пистолет, как выяснилось, был с очень дикой отдачей. Джим получил возможность убедиться в этом, когда ни стеклянная дверь балкона, ни кресло не остановили зомби, пробравшегося к нему. Он выстрелил без сожалений. Не то чтобы он когда-то убивал людей и не то чтобы он испытал угрызения совести, если сделал бы это, но зомби, как известно, человеку рознь, а потому…
Собрав в дорожную сумку немного одежды, держа в напряжённой руке пистолет и первым делом собираясь добраться до оружейного магазина, чтобы взять что-то, что угодно, без такой сильной отдачи, Джим рванул на себя дверь, пристрелил всё ещё чавкающего блондинкой зомбака и зашёл в соседний номер. Тот выпендрёжник был известным бейсболистом. И должен был возить с собой хоть одну из своих “деток”. Не так эффективно, как пистолет, но и без отдачи. Джим оценил.
После убийства профессора он как-то быстро вошёл во вкус и косил зомбаков битой, выбросив нахрен пистолет. Всё равно толком стрелять из него он не умел. К чёрту были посланы костюмы, которые он невероятно любил в прежней жизни, в жизни /до/. В них было чертовски неудобно, они стесняли движения, да и людей, для которых стоило бы выглядеть солидно и представительно, наверняка не осталось.
С Биг Бэном Джим повстречался где-то через три месяца своих вольных путешествий. Пара мозгожоров настигла его на бензоколонке, оба умерли смертью героев, но третий успел забраться в найденную им машину, застал его врасплох и тоже погиб (безумству храбрых поём мы песню), однако четырёхколёсный друг пришёл в непригодность. Очень сложно продолжать ездить на транспорте, крепко поцеловавшемся со зданием.
С дорожной сумкой на плече и битой в руке, Джим отправился на поиски работающей машины, равнодушно созерцая скопище брошенных автомобилей и лениво огибая их на своём пути.
Когда вдалеке зазвучал рёв мотора, Джим остановился и с интересом вгляделся в горизонт. Маленькая точка вскоре превратилась в джип с цифрой “15” на дверце со стороны водителя, который остановился аккурат возле него. Из опустившегося окна высунулось дуло дробовика.
- Спутник не нужен? – безмятежно поинтересовался Джим, словно никакого ружья не было, а он вообще стоял и загорал. Солнце, и правда, палило немилосердно, хотя на дворе стоял сентябрь-месяц.
Дробовик качнулся задумчиво, затем медленно исчез и уступил место светловолосой голове с загорелой кожей и шрамом на левом глазу.
- Ты откуда родом, парень? – хриплым голосом заядлого курильщика поинтересовалась голова. Тёмно-зелёные глаза окинули его критическим взглядом.
- Из Дублина, - отозвался Джим. – А ты?
- Лондон. Зови меня Лондон, - своеобразно и ответил, и представился светловолосый, и Джим, отметив кивок головы, обошёл джип, устраиваясь на пассажирском сиденье.

- Дублин, ты, мать твою, чокнутый, что ли? – спросил Себастьян. - Двадцать-блять-его-мать-зомби-первый век на дворе, а ты хочешь пасту сделать?
Он встретил Дублина полгода назад на заброшенном шоссе, которое проезжал, направляясь… да никуда, собственно, не направляясь. Куда теперь можно было стремиться в мире, где ты отстреливаешь зомби мозги или лишаешься своих собственных.
Себастьян ужасно скучал по войне, откуда его выгнали с позором из-за ерунды. Однако долго скучать не пришлось: случилась вся эта хуйня, и вот он – снова на войне. Убивал мозгожоров. Не для того, чтобы выжить, а веселья ради. Когда он переезжал их огромными колёсами джипа, их черепа раскалывались с таким забавным хрустом, что он не мог удержаться от ухмылки. Он резал их бензопилами, стриг газонокосилкой, словно лужайку у дома, остригал садовыми ножницами, будто кусты, дырявил киркой. В задней части джипа располагался целый арсенал. Временами он ставил капканы, пока зомби хромал до него, плескал на него бензином и поджигал. Хотя, в основном, конечно, бензин он держал для автомобиля.
Что же касалось спутника… Себастьян просто скучал по нормальным, живым лицам. По существам, которые не бросались бы к нему с единственной целью – сожрать его мозг. Ну или не только мозг. Собеседник. Компаньон. Да, пожалуй, не помешал бы. Это лучше, чем вскоре поехать крышей и начать разговаривать с самим собой, попутно обманываясь, что это зовётся не сумасшествием, а самодостаточностью.
В первый же час поездки Дублин сумел достать его, треща обо всём на свете и между делом называя его не Лондоном, а Биг Бэном, что с глупым, детским хихиканьем объяснил высоким ростом. В ответ Дублин получил прозвище “лепрекон”, на что зашипел, словно кошка, разве что не выгибая спину и не топорща шерсть. До следующего маленького городка они добирались в гробовом молчании.
Дублин, в общем-то, был хорошим компаньоном. Правда, со своими, довольно странными даже по нынешним меркам тараканами в голове. Вот кто, скажите на милость, сейчас заботился о каких-то правилах? Правильно, Дублин заботился. На второй день знакомства он выудил из дорожной сумки блокнот, в котором колючим почерком были в столбик записаны правила, пронумерованные от первого до тридцать второго. Начинался список жизнерадостным “Будь в форме” и заканчивался настолько же оптимистичным “Умей радоваться мелочам”.
У Себастьяна не существовало такого понятия как "радоваться мелочам". У него бытовал известный термин “выпускать пар”. Иногда, когда Дублин его выбешивал или он просто чувствовал агрессию (надо заметить, проблемы с ней у него были с самого детства), они останавливались возле магазинов или автомобилей, и он швырялся в витрины и окна камнями, долбал двери и багажники подвернувшимися обломками, палками, кочергами, простреливал колёса.
Ещё Дублин ужасно любил жвачку. Один раз они рисковали жизнью, чтобы достать ту единственную марку, которую он любил. До этого Дублин полтора часа уговаривал его, объясняя, что это очень важная, просто жизненно необходимая вещь, но всякий раз уклонялся от ответа на вопрос, что же это, чёрт побери, такое.
И вот сегодня они ломанулись в супермаркет, чтобы Дублин мог… приготовить пасту.
- А что такого? – поинтересовался он. – Двери заблокировать, окна закрыть, ружьё за спину и вилку в руку.
- Ты, блядь, больной, точно, - выдохнул Себастьян, но послушно свернул с дороги к ближайшему дому. – Держи своё барахло, а я пойду проверю, не надо ли оттуда “крыс” повыгонять.
Он пинком открыл незапертую дверь, которая с жутким грохотом врезалась в стену, и крикнул:
- Эй, парни, хотите повеселиться?
Время близилось к восьми, и, если бы здесь кто-то жил, в доме горел бы свет. Однако мёртвая тишина, по первости встретившая Себастьяна на пороге, говорила о том, что место это, возможно, было забыто даже самим Богом. Впрочем, так случилось, что, скорее всего, он забыл обо всей планете.
Себ проверил все помещения на первом этаже и медленно двинулся на второй, стараясь не скрипеть ступенями. Наверху обнаружилась ванная. Приятный сюрприз, поскольку он не помнил, когда в последний раз принимал душ. Спальня. Ну просто фантастика. Он попал в Рай.
Во второй спальне нашёлся зомби, которого он без раздумий пристрелил, а труп выбросил в окно, ухмыльнувшись на хруст костей:
- Извини, приятель, гостей не ждали.
После чего свистнул Дублину, сообщая, что тот может зайти.

Джим вышел из машины с пакетом в одной руке и битой – в другой. Он внезапно вспомнил, как Биг Бэн учил его стрелять. Предварительно поиздевавшись над ним на все лады.
- Серьёзно? – насмешливо протянул Биг Бэн. – С одной только битой? Как ты только выжил, Дублин?
- Нормально я выжил, - огрызнулся Джим. – У пистолета отдача.
- У любого оружия отдача, - фыркнул тот.
- Ну конечно. Кому, как не военному, это знать? – закатил глаза Джим. Биг Бэн иногда вёл себя как самая настоящая заносчивая задница. Словно он умнее его в несколько раз и вообще жизнь повидал, ещё когда Джим под стол пешком ходил. Возможно, дело заключалось в росте и внешности. Он совсем не выглядел на свои тридцать три, в то время как Лондону, пусть и с небольшой натяжкой, можно было дать сорок.
- Я мог бы научить тебя.
Чёрт знает, что дёрнуло Джима согласиться. Но когда Биг Бэн прижался к нему и провёл своей рукой – сильной, мускулистой, загорелой – по его, объясняя чуть ли не в самое ухо, что надо расслабить её и представить, что пистолет или же любое другое оружие – её продолжение, Джим поплыл. Поплыл позорно и мыслями уже свернул совсем не в том направлении. Стоило ли говорить, что урок провалился, а Джим смог только придумать невнятную причину вроде “Мне и с битой хорошо, а за стойку для пистолетов у меня есть ты”?

- Знаешь, Дублин, - вдруг протянул Биг Бэн, сидевший за столом и покорно ожидавший, когда Джим, вертевшийся у плиты, закончит готовить. – Я действительно скучаю по нормальной еде. Не по фастфуду, а по чему-то такому… домашнему. Простому. Как яичница. Или по ресторанному. Как эта твоя паста. В той жизни я любил итальянскую кухню.
У Биг Бэна было чёткое разграничение /той/ жизни и /этой/. Джим принимал эту версию, но оставался при своей, где употреблял короткие “до” и “после”. И фыркнул: Биг Бэн временами действительно очень медленно соображал. Вопрос о том, по каким мелочам он скучает, Джим задал ещё недели две назад. Тогда его безумный спутник с военным прошлым промолчал, пялясь на дорогу так, словно на ней были выписаны ответы на все риторические вопросы, которые когда-либо задавало себе человечество. И вот теперь… А может, в такой почти домашней обстановке, немного расслабившись, он решил добавить это к случаю.
- И чай. Я ужасно скучаю по чаю.
- У них тут есть чай, - заметил словно бы невзначай Джим. – Проверил его, пока ты ходил в подвал.
В котором Биг Бэн обнаружил консервы, но, к счастью, никаких мозгожоров.
- Серьёзно?
Ради нотки счастья в этом обычно не особо эмоциональном голосе Джим готов был чуть ли не собирать чайные листья вручную на каких-то там плантациях из реклам под палящим солнцем с плетёной корзиной в руках.
- Серьёзно.
В постапокалиптическом мире улыбка являлась вещью довольно редкой, радоваться было особо и нечему, поэтому Джим с маниакальным рвением отслеживал каждое изменение в единственном живом человеке, рядом с которым провёл уже полгода. Примерно. Его не особо интересовали даты. Как объяснил сам Биг Бэн, когда последовал закономерный, пусть и запоздалый вопрос о том, почему они не используют имена, им под венец не идти. Они не супружеская пара, давно распределившая между собой роли, и в день годовщины (какая, к чёрту, разница, какого вообще числа это произошло?) он не собирался закатывать истерику, что Лондон не устроил ему праздник.

- Мы ведь останемся здесь на ночь? – спросил Дублин голосом, жалостливости которого в лучшие времена позавидовал бы даже сирота, просивший на пропитание в холодном декабре, стоя на заснеженной улице в одной лёгкой курточке.
Они только что поели, и Себастьян расщедрился на замечание о том, что паста была божественна. Следовало признать, Дублин умел готовить. И умел очень хорошо. Во время этого процесса выяснилось, что Дублину было тридцать три (Себастьян от шока выронил из рук чужую кружку, в которой намеревался сделать себе чай) и что раньше он преподавал (!) астрономию и астрофизику в университете (!), попутно убивая людей и грабя банки. Не своими руками, конечно. Себастьян просидел в шоке минут пятнадцать, пытаясь переварить, что этот парень, выглядевший максимум на двадцать четыре, был, мать его, профессором и криминальным гением в одном лице. И вся эта зажигательная смесь выглядела как настоящий подросток, не имеющий никакого опыта и мозгов, когда за обе щёки уплетала любимую жвачку и улыбалась от уха до уха.
- Я не хочу оставлять свою детку одну, - вяло возразил Себ, расслабившийся после еды, всё ещё пребывавший в некоей эйфории относительно настоящего ужина. – Вдруг её кто-нибудь украдёт?
- Кто? – Дублин раздражённо выдохнул. – На несколько миль вокруг ни одного человека, а единственного зомбака ты выбросил в окно. – После чего тут же переключился и протянул противным тонким голоском: - Пожааалуйста…
Ненормально тонкие руки обвились вокруг его одной, и он чуть не вздрогнул от прикосновения, вспомнив, как с трудом подавил дрожь по телу, прижавшись к Дублину во время единственного урока стрельбы, который решил преподать по доброте душевной. Или по эгоистичности человеческой. В конце концов, кто убивает зомби битой? Она у него даже покусанная была. А если однажды покусают и его, Себастьян лишится спутника. Малоприятная перспектива. Так что исключительно в его интересах было обучить Дублина стрелять.
Попытка, впрочем, провалилась, потому что тот мыслями уже пребывал где-то совсем в другом месте, а потом рассеянность внезапно сменилась раздражительностью, и эту тему они больше не поднимали. Однако неприличные мысли остались. А между тем, у Себа хороший трах в последний раз был с девчонкой, которая ехала в другую сторону, и они, не став терять времени, сделали это прямо в его машине. Она шептала, что хуеет с его тачки, и с него тоже хуеет, и вообще она никогда раньше не чувствовала себя так хорошо. Короче говоря, если бы она молчала, претензий не возникло бы вовсе.
- Вот видишь, ты уже спишь, - словно сквозь вату донёсся голос Дублина с поддразнивающими нотками. – Давай останемся.
Себастьян представил, как трахнет Дублина на кровати в той спальне, где на пушистом ковре не остались пятна крови после убийства зомби. Как тот будет прогибаться и стискивать пальцами его плечи, впиваться ногтями в кожу, обхватит ногами пояс. Всё это представлялось настолько ярко, словно происходило уже не один раз. Особенно, мать их, реакции Дублина. Вспышками-кадрами перед глазами. Тяжестью внизу живота. Блядь.
Баст вжался спиной в спинку стула, и ружья, висевшие за плечами, вернули его к реальности.
- Я в душ, - прохрипел он и пулей взлетел по лестнице, запираясь в ванной комнате.
- Спасибо, Биг Бэн, ты настоящий друг, - насмешливо, словно точно знали, что уступят, и счастливо, словно только что выиграли миллион, отозвались с кухни. Себастьяна всегда поражала эта способность Дублина играть интонациями. В тот вечер, прежде чем лечь спать, он вздрочнул и на неё в том числе.

Себастьян проснулся от того, что снизу вопили дурным голосом:
- Лондон! Лондон, мать твою!
В окно уже светило солнце, не работавшие электронные часы на тумбочке у кровати показывали два пополудни.
Он быстро натянул штаны и футболку, впрыгнул в армейские ботинки и вместе с оружием буквально скатился по лестнице вниз, где как раз послышался звон стекла.
- Доброе утро, соня, - прошипел Дублин, только что швырнувший в окно стул, чтобы предотвратить проникновение в дом любопытного мозгожора.
- Хорошее начало дня, - оценил Себастьян, взял в руки дробовик и пальнул незваному гостю в лицо. Осколки стекла и белые кружевные занавесочки заляпало кровью.
После этого они, не сговариваясь, разошлись: Себ отправился к главной двери, а Дублин – к чёрному ходу.
С дружелюбным “Добро пожаловать” он распахнул дверь и всадил дробь первому же, кто рискнул сунуться. Баст насчитал где-то семь штук и ухмыльнулся: отличный аттракцион с утра пораньше!..
Один из них почти добрался до него, спотыкаясь об уже убитых товарищей, и времени искать патроны по карманам не оставалось, поэтому Себастьян отбросил дробовик и отступил в кухню, чтобы выиграть себе время. Уже там они схлестнулись по разные стороны стола, он вытащил из-за пояса штанов пистолет и всадил всё, что было, в аккурат в лоб. Одно из правил Дублина гласило: “Мочи наверняка”. Это был первый раз, когда он подумал, что правило действительно стоящее.
Сам Дублин обнаружился у того же чёрного входа. Брызги крови уютно расположились почти на всех поверхностях: парень явно поработал с оттяжечкой. И в тот момент, когда Себастьян решил его проведать, тот добивал последнего зомби, валявшегося поверх небольшой горки остальных, и орал едва ли не на ультразвуке:
- Никто! Не смеет! Прерывать! Меня! Во время! Готовки!*
По куску предложения на удар. Лицо зомби уже представляло собой неприятное месиво, в луже крови на полу Себ видел выбитые гнилые зубы.
Дублин вдавил рукояткой глаза трупа в остатки черепа, а затем, вытерев лоб и оставив на нём кровавый след, сладко улыбнулся:
- Хочешь яишенку, Лондон? Предыдущая сгорела, но я могу ещё одну сделать.
Зрачки у него были размером чуть ли не с боулинговые шары и почти перекрывали радужку. Нет, Баст, конечно, знал, что Дублин иногда ловит кайф с очень странных вещей, но чтобы это… Такое больше было по его части.
- Дублин, ты будто на наркоте.
- О, мне действительно оооочень хорошо, - сознался тот, отбросил биту и с силой, которую и не заподозришь в таком тощем парне, прижал его к стене, целуя. Себастьян как-то неожиданно быстро очнулся и принялся целовать его в ответ, поменяв их местами, теперь сам вдавливал его в стену своим телом. Затем, недовольный тем, что приходится наклоняться, подхватил Дублина под бёдра, поднимая вверх, и тот сразу же обвил ногами его талию, а руками – шею, пальцами цепляя цепочку с жетонами.
- Извини, Лондон, но мне кажется нелепым выкрикивать название города во время секса, - объяснился он, оглаживая большим пальцем выгравированные слова. – А кричать я буду ооочень много. О, Моран С.
- Себастьян.
- Себастьян. Мне нравится. Приятно познакомиться, Себастьян, меня зовут Джим.
- “Дублин” мне нравилось больше, - из вредности заметил Себ. – У нас нет смазки.
Жестом фокусника Дублин вытащил тюбик из заднего кармана джинсов.
- Откуда..?
- В комнате нашёл. Прежние жильцы явно были теми ещё шалунами.
И он действительно много кричал. Много, долго и безо всякого стеснения. Возбуждение на пару с адреналином жидким огнём бежало по венам, Себастьян втрахивал Джима в стену, тот запрокидывал голову и едва ли не бился затылком, тёрся спиной, тёрся членом, тёрся всем, чем только был в состоянии тереться, заодно насаживаясь и сжимая так, что у Себа перед глазами простиралось личное звёздное небо.

Пять минут спустя он сидел на единственном стуле в кухне, где они потом трахнулись ещё раз, посреди трупов зомби, наадреналиненные по самые кончики волос, в брызгах и пятнах чужой крови, и курил. Джим сидел на нём, прижимался и мурлыкал под нос какую-то мелодию из рекламы, которую, Себ смутно помнил, показывали по телеку два года назад. Когда ещё было кому выступать по телеку.
- Я был абсолютно уверен, что ты натурал, - задумчиво сообщил Джим, прерывая самого себя на особо радостной ноте и переставая, наконец, мычать.
- Прости, что разрушил твои иллюзии, Дублин, - фыркнул Себастьян, из-за чего сигаретный дым выскользнул коротким рваным облаком, а не тонкой струёй.
- Тогда наше сотрудничество может быть ещё приятнее, - резюмировал тот и напомнил: - Меня зовут Джим. После всего, что между нами было…
- …ты мог бы всё же сделать мне яичницу, - закончил за него Себ.
Дублин сполз с него, подтягивая джинсы, и прошлёпал босыми ногами к плите, тут же снова начиная трещать, возвращаясь в норму, сообщая, что они могли бы стать шикарными охотниками на зомби, сделать свою контору и помогать тем немногим выжившим, которые…
Себастьян прикрыл глаза и ухмыльнулся: он нисколько не жалел, что полгода назад подобрал этого психа на заброшенном шоссе.

*отсылка к прекрасному фику Earin "Скажи это. Часть вторая: Взгляд с другой стороны".

@темы: МорМор

---

Пишу на слова

Стащила слова у  Маршалл Ли ^^ Постепенно буду на них писать всякое. "Сама себе фмоб" mode on.

Пепел. МорМор, G,angst, постРейхенбах.

157 слов

Новое утро будит Себастьяна, расслабленного, но всё же лишь наполовину сонного, запуская в комнату через окно солнечный луч. Тот устраивается на лице, задевает глаз, заставляет веки расстаться друг с другом. Себастьян вздыхает, ворчит себе под нос нецензурщину, у которой нет адресата, шаркает по холодному полу босыми ногами в сторону кухни. Ему нужна чашка хорошего, крепкого чая.
Ровно в восемь он выходит из дома на пробежку. Сегодня выходной, и людей намного меньше. Они проснутся ближе к полудню, ленивые, медлительные, отправятся с детьми в парк аттракционов или пить кофе в кафешке за углом, обсуждая последние новости, но при этом продолжая пялиться в окно. Улицы наполнятся шумом, гулом чужих, радостных и не очень голосов, топотом сотен осенних ботинок.
А у Себастьяна всё хорошо. Только дышать немного тяжело…
…Джим любил угрожать выжиганием сердца. Больше это касалось Шерлока, но однажды, на крыше госпиталя Святого Бартса, он убил себя и тем самым выжег сердце другому человеку…
…потому что в груди у него пепел.

Осколки. Ричард Брук|другой человек, G, hellomadness.

223 слова

Ричард Брук – обычный парень.
Он ходит на работу. Как и большинство.
Он пользуется трубой и дабл-декерами*, чтобы добраться до неё. Как и большинство.
Он нуждается в удовлетворении базовых потребностей, таких, например, как пища и сон. Как и большинство.
Единственное, что отличается Ричарда Брука, совершенно обычного парня, от большинства – то, что из зеркала на него порой смотрит совсем другой человек. Это не галлюцинация, не обман зрения и не последствия недосыпа. Ричард прекрасно это знает, потому что довольно рано ложится спать, недавно проверялся у окулиста и никогда не баловался чем-либо, что могло бы вызвать из воздуха несуществующую личность.
Это действительно другой человек. У него волосы уложены иначе. У него совсем другой взгляд. У него губы изогнуты в устрашающей усмешке. Он не шевелит губами, когда Ричард что-то говорит. Он подмигивает, когда Ричард держит глаза широко распахнутыми. Он проводит пальцем по стеклу из Зазеркалья, в то время как Ричард впивается своими в раковину в туалете.
Это действительно другой человек.
Однажды Ричарду снится, что этот человек протягивает руки, спокойно проходя ими сквозь зеркальную преграду, и затягивает его туда, а сам выходит наружу. Ричард едва не падает с кровати в холодном поту, подскакивает к зеркалу в полный рост, что стоит у стены, обрамлённому старинной позолоченной рамой, и опрокидывает его на пол.
Ричард ходит по осколкам, а в них, запачканных кровью, отражается улыбка того человека, змеёй расползающаяся по его губам.

*"труба" - лондонское прозвище метро; double-decker - двухэтажный автобус.

Листья. Стерек, G, fluff-ище, OOC-ище.

227 слов

Стайлзу нравится дурачиться. По большому секрету сказать, Дереку тоже это нравится. Просто он никому этого не показывает. Кроме Стайлза, который, несмотря на свою болтливость, умеет хранить некоторые секреты.
Он смотрит, как большой и страшный серый волк с красными глазами, глазами вожака стаи, катается по холодной земле, извалявшись во влажных после короткого, но сильного ночного дождя листьях. Язык у Дерека высунут, он дышит коротко и отрывисто, и если бы Стайлз разбирался в выражениях волчьих морд, то, пожалуй, он сказал бы, что это похоже на довольство.
Но он не разбирается. Зато уже немного понимает выражения лица Дерека. Когда он превращается, в глазах его сверкает что-то сродни решительности отстаивать свою брутальность до последнего. А Стайлз смотрит и старается не засмеяться.
- Что? – Дерек буквально рычит.
- У тебя там, - тот старается указать, но тут же сгибается пополам, держась за живот.
- Что? – раздражённо повторяет Дерек, и Стайлз, приподнявшись на цыпочки, вытаскивает из его коротких чёрных волос жёлто-красный листок. И ещё один, из кармана кожаной куртки. И из заднего кармана джинсов.
- Как досадно, что нам не давали задания собрать гербарий, - сокрушается Стайлз, и Дерек рычит, а потом опрокидывает его на землю и валяет в листьях. Часть попадает за шиворот толстовки, и Стайлз смеётся и ёрзает, а потом мычит в губы Дереку, решившему его поцеловать.
Он не оборотень, но ему кажется, что в воздухе пахнет сыростью, осенью и счастьем.

Холод. Питер/Крис, G, angst.

212 слов

С тех пор, как Питер исчез… нет, не исчез, был убит, сожжён… Крис не может согреться. Холод проникает под кожу, в каждую клетку тела. В его мозг. В его сердце.
Крис надевает зимнее пальто, хотя на дворе, дай Бог, начало ноября и даже не дует ветер.
Крис сжимается в комок, накрывается одеялом так, чтобы быть закрытым полностью, и старается не шевелиться, потому что от этого тоже становится холоднее. Иногда даже ещё холоднее, чем если не двигаться вообще.
Крис не касается холодильника, еду берёт в забегаловках и безуспешно старается согреть хотя бы руки, обхватив ими горячий бумажный стаканчик с дешёвым кофе.
Горячая ванная тоже, к сожалению, не спасает, и Крис, стуча зубами, снова отправляется в спальню, где у окна обнаруживает Питера. Хочется сказать столь многое, но он просто подходит и обнимает его со спины, не стесняясь, что на нём одно лишь полотенце, что Питер в одежде, микробы и грязь с улицы прямо к чистой, ничем не защищённой коже. Плевать. Впервые за несколько месяцев ему так тепло и хорошо…
А потом Крис открывает глаза и понимает, что он в постели, отключился сразу после ванной, так и не переодевшись в домашнее, так и не накрывшись. И холод снова охватывает всё тело, обнимает вместо Питера, шепчет, что им будет хорошо вдвоём.
Крис вздыхает и учится привыкать.

@темы: TW, МорМор

---

And welcome again

Привет для [J]Sadei[/J].
"Первая затяжка", МорМор, PG

355 слов

Сигареты Морана были персональным проклятием Джима. Потому что именно из-за сигарет эти губы привлекали к себе особое внимание и творили вещи, от которых хотелось кончить, не раздеваясь.
Моран вряд ли выиграл бы конкурс "Секс-символ Лондона 2011", но в нём был какой-то особенный шарм, животный магнетизм, если угодно. Потому что каждый человек внутри - зверь. И Моран был потрясающим зверем. Лучшим, которого только могло взрастить человечество. Сильным, быстрым, выносливым. Он не демонстрировал силу, ему это и не требовалось: мощная волна энергии исходила от него постоянно, напоминая, что внешность обманчива. Он может быть спокоен, но это не значит, что он не собран. Моран нередко находился в таком состоянии, будто сейчас атакует. Напряжённый и натянутый, как струна. Особенно заметно это было во время заданий. Джим действительно любил наблюдать за ним в такие моменты. Короткий миг, когда Моран задерживал дыхание и забывал обо всём на свете, оставляя только этот треугольник: он, винтовка, как продолжение его рук, и цель. Жертва. Добыча. Стремительный рывок. Спущенный курок. Аккуратная дырка в чужой голове. Кульминация. Крещендо. Грёбанный множественный оргазм.
И после этого Моран курил. Как будто не человека только что убил, а трахнулся, честное слово. Этот ритуал Джим уже заучил наизусть. Сначала широкая ладонь скользила по спине и забиралась в задний карман узких джинсов. Затем вытаскивала оттуда пачку. Сильные мозолистые пальцы открывали её, и вот тут начиналось порно. Губы обхватывали фильтр сигареты, вторая рука уже подносила к другому концу зажигалку, большой палец проезжался по колёсику, на мгновение вспыхивало пламя. Моран сжимал губы и втягивал щёки, после чего, довольно щурясь, держа в пальцах сигарету, выдыхал дым, вытягивая губы в трубочку. Иногда он запрокидывал голову, демонстрируя во всей своей красе горло с выделявшимся кадыком, и струя дыма отправлялась вверх, в пасмурное лондонское небо. Джим жадно ловил каждое движение и умирал каждую вторую секунду, возрождаясь в очередную первую, чтобы снова умереть после.
В этот раз всё пошло по стандартной схеме. Кроме того, что первую затяжку Моран разделил с ним, прижавшись к его губам своими и выдохнув дым в рот. Джим закашлялся и уставился возмущённо, стараясь скрыть шок. Моран отстранился, прищурился довольно, словно большая кошка, и облизнулся, явно провоцируя. Джим сглотнул и притянул его обратно за ворот футболки.

Привет для  Лу.
"Холодно?", МорМор, PG, на эту картинку.

307 слов

Зима в том году выдалась снежная. Уже в середине декабря мелюзга, отпущенная на зимние каникулы, играла в снежки на площадях и в парках, лепила вместе с родителями и старшими товарищами снеговиков и каталась на санях с горок.
В Новый год Джим подарил Себастьяну шарф, чёрный, в серую полоску, и, ворча на отвратительную погоду, слишком громкие взрывы фейерверков за окном и дурацкие жизнерадостные песенки про звенящие колокольчики, пошёл к праздничному столу. Тот в ответ подарил галстук и отправился туда же. Не то чтобы каждый из них не мог позволить себе одежду. Купить её самостоятельно. Просто Себастьян сразу сказал "нет" всяким безделушкам вроде бурь в стакане, а также дорогим часам ("исключительно из собственной выгоды, чтоб ты не опаздывал!"), винтовкам ("не отказывайся, соберёшь целую коллекцию!") и приличным костюмам ("ну что ты вредничаешь, всё равно надевать придётся, ещё не раз со мной на встречи пойдёшь!").
В конце января, когда Джим почти совсем озверел от тупости окружающих, Себастьян выволок его на улицу. Школьные каникулы закончились, праздники остались позади, и в парках, не считая отдалённого шума машин с дороги, царила тишина. Себастьян закурил, а Джим недовольно протянул:
- Мне скучно.
Точнее, он думал, что недовольно протянул. Получилось что-то вроде неразборчивого шипения, потому что он неосмотрительно выскочил в одном только костюме, в то время как Моран весьма разумно надел пальто и новогодний подарок.
- Холодно? - с лёгкой улыбкой осведомился он.
- А н-н-не пойти ли т-тебе... - отозвался Джим, чьи щёки раскраснелись от мороза.
Себастьян молча снял с себя шарф и укутал им Джима. Шарф совершенно не шёл к костюму, но в нём было очень удобно и тепло: закрытой оказалась даже часть ушей, рот и кончик замёрзшего носа.
- Я когда-нибудь говорил, что ненавижу тебя со всей своей испепеляющей страстью? - пробубнил он в шарф.
- Случалось, - пыхнул сигаретой Себастьян.
За эту понимающую довольную ухмылку Джиму захотелось придушить его его же шарфом.

Привет для  River Wild.
"Наркоманы", МорМор, G, на эту картинку.

329 слов

- Ну давай, давай, выстрели же!
По Джиму, честно говоря, нельзя понять, наркоман он или нет. Себ ни разу не видел, чтобы он ширялся, закидывался таблетками или втягивал в ноздрю сомнительный порошок через пятидесятифунтовую купюру. Когда он закатывал рукава дорогой рубашки и готовил, танцуя возле плиты, на сгибах локтей у него не виднелось никаких ужасных пятен. Даже следов от иглы, от малейшего укола.
Но иногда Джим вытворял такие вот вещи, и сила у него была недюжинная, пальцы со стальной хваткой впивались в запястье, а зрачок перекрывал радужку. И казалось, что он выкурил все конопляные поля, всю травку, которая только была на свете, он выкурил, выширял, выпил и принял другими способами, даже не известными человечеству.
Джим стискивал его руку, приставив дуло пистолета к своему горлу, запрокидывая голову, вставая на цыпочки, чтобы смотреть Себу в глаза. Выглядело это нелепо и страшно одновременно. Нет, серьёзно, как бы банально ни звучала данная фраза, но в этих наркоманских глазах можно было утонуть. Потерять себя и не вернуться, заблудившись навеки, оставив там что-то очень важное и нужное.
Джим был в этом своём "мальчик из IT"-облике: серая футболка в облипку, узкие джинсы, кислотно-зелёная полоска белья над ними. И огроменные синяки под глазами. Себ подозревал, что вот они - самые что ни на есть настоящие, просто в более привычном Морану виде он заботился о том, чтобы хорошо выглядеть, и замазывал их. Тональник или чёрт знает что там на эти случаи придумано.
Палец на курке. Всё по-взрослому, всё по-настоящему. Пистолет снят с предохранителя. Всего лишь одно движение, и...
- Давай же! - выкрикнул Джим, но Себастьян даже не вздрогнул. Ведь всего одно движение, и...
- Я в тебя верю, - проговорил Джим, отстраняясь, и Моран позволил себе выпустить из дрогнувших пальцев другой руки тлеющую сигарету.
Наверное, они с Джимом оба - адреналиновые наркоманы. И никто не мог отказаться. Потому что это щекотало нервы и укрепляло извращённое доверие.
Джим, как ни в чём не бывало напевая что-то себе под нос, отправился в кухню, виляя бёдрами. Себастьян выдохнул, криво усмехаясь.

Привет для  [Jiminy].
"Непонимание", МорМор, G, fluff-ище, Джим, который sooo changeable~

316 слов

Себастьян совсем не понимает Джима.

Неделю назад тот делал вид, что его вообще не существует. Спал один. Ел один. Ходил в душ и на прогулки, цели которых оставались загадкой, смотрел телевизор, читал. Всё делал в одиночку, словно Себастьяна в его жизни никогда и не было. И словно сейчас он не находился в соседней комнате. Или не ел за тем же столом.
Сегодня же он срывается с места, кое-как застрелив цель, потому что Джим вопит в трубку: “ТЫ НУЖЕН МНЕ СИЮ ЖЕ СЕКУНДУ!” – как только он нажимает “Принять вызов”. Едва он переступает порог квартиры, Джим вдавливает его в дверь и целует яростно, грубо, жадно, словно не видел его несколько месяцев, и после этого они не вылезают из постели до самого утра.
На следующий день Джим таскается за ним повсюду любопытным, немного раздражающим хвостом. Едва ли не смотрит ему в рот, пока Себастьян чистит зубы и завтракает. Тянет его кормить голубей в парк. Прикасается по поводу и без. Просит купить новую “Times”. Не отпускает одного в магазин, хотя ненавидит скопища людей. Плетётся вслед за ним в туалет и дуется полчаса, когда Баст не пускает его в ту же кабинку, говоря о личном пространстве. Вешается на шею на людях и повязывает свой шарф после лёгкого поцелуя.
Словно старается восполнить этим гипервниманием и гиперактивностью потерянную неделю. И всё бы ничего, Себастьян, надо заметить, совсем не против. Ему бы только немного… порционности, что ли. Разумного распределения. Необязательно расписывать по минутам, сколько Джим проведёт с ним времени и через сколько уткнётся в монитор лэптопа снова. Просто… каждый день понемногу, а не так, слёту.
Впрочем, всё, что он делает вместо высказывания претензий, - учится привыкать. Учится получать удовольствие и ценить проведённое вместе время.

Себастьян совсем не понимает Джима…
- А тебе и не надо, - отвечает тот, устраивая голову у него на груди, обнимая, привычно-бесцеремонно считывая мысли Себастьяна, словно слова с большого транспаранта. – Просто будь рядом.
…но, может, это и не самое главное.

запись создана: 23.09.2012 в 21:16

@темы: Welcome, МорМор

---

Little things

МорМор, OOC, AU, crossdressing, R, PWP. Вдохновлённая этим.

715 слов

Себастьян знает, что Джим больной на голову. Это нормально. Он и сам не то чтобы образец здорового человека. Но когда он возвращается домой, и Джим встречает его в чёрных чулках, поясе, туфлях и перчатках чуть выше локтя, Себастьяну кажется, что тот вышел на какой-то новый уровень безумия. Потому что… ну, согласитесь, не каждый день вы видите своего босса в женской одежде.
Самое ужасное (или прекрасное? или всё вместе?) заключается в том, что Джиму чертовски идёт. Вот серьёзно. Себ уверен, что сам выглядел бы нелепо в этих шмотках, но Джим как будто создан для них. Чулки сидят идеально, шов прямой, как стрелка. Задница, обрамлённая поясом, манит прикоснуться, ощутить нежную кожу на контрасте с тканью.
Он ничего не говорит, просто улыбается томно и уходит в комнату, покачивая бёдрами. Цокот каблуков тонет в мягком ковре. Себастьян тоже ничего не говорит, словно боясь нарушить эту странно-интимную тишину, и, будто заколдованный, идёт следом.
Джим располагается на кровати на коленях и спускается руками в перчатках к ничем не прикрытому члену, начиная поглаживать его, перекатывая в пальцах яйца. Себ не то чтобы хорошо всё это наблюдает, вид у него больше со спины. Но Джим запрокидывает голову, и он видит его шею, в которую так и хочется впиться губами, оставить красные пятна на бледной коже, прикусить, заставляя…
Впрочем, заставлять уже не надо, Джим тихо стонет сам, чуть прогибаясь, будто толкаясь в собственные руки. Себастьян пытается представить, каково это – касаться себя не напрямую, а через тонкую, но вполне ощутимую преграду. Он закусывает нижнюю губу, всё ещё не решаясь прервать это представление, словно и не для него предназначенное. Словно он невидим, а Джим наедине с собой. Хотя Себ может поспорить, что Джима заводит эта ситуация. Что он ощущает чужой обжигающий взгляд на своей коже. На своей тонкой, чувствительной коже, по которой он так любит проводить языком, оставляя влажные дорожки, вызывая мурашки…
Не выдержав, Себастьян уничтожает расстояние между ними и толкает Джима, заставляя уткнуться лицом в кровать, оглаживая ягодицы, забираясь пальцами под пояс, дурея от контраста и ощущения, будто прикасаешься к чему-то, скрытому ранее, запретному. Хотя, казалось бы, что он там не видел, учитывая, что они делят одну постель во всех смыслах уже несколько месяцев.
Новизна происходящего возбуждает Себастьяна быстрее обычного, он рычит нетерпеливо, едва ли не выдёргивает ящик из тумбочки, где лежит смазка и несколько игрушек, на случай, когда у Джима особенно игривое настроение. Или когда он хочет подготовить себя сам, пока Себастьян на работе. Если вспомнить, что по дороге, особенно когда тот застревает в пробках, Джим любит дразнить его развратными SMS-ками и не менее развратными фотографиями, которые порой стыдно и опасно открывать при посторонних… заблаговременная подготовка не бывает лишней.
Себ рычит недовольно, когда Джим снова тянется рукой к своему члену. Не смей, говорит этот рык. Не смей ласкать себя. И Джим подчиняется, комкает простынь, насаживаясь на смазанные пальцы как последняя шлюха. Но, чёрт побери, шлюха элегантная, умеющая себя подать. Чёртова провокативная сучка.
Терпение Себастьяна отнюдь не бесконечно: ограничившись двумя пальцами, но двигая ими резко и грубо, широко раздвигая внутри, он вскоре заменяет их членом и, оттянув лямку пояса, резко отпускает. От звонкого шлепка вздрагивают оба, только Джим ещё и вскрикивает, и самая меньшая часть этого вскрика – неожиданность. Он сжимается вокруг Себастьяна, подталкивая, поторапливая, и тот ведётся, начиная буквально вколачиваться в его тело, сильней, отрывистей, пробираясь пальцами за резинку чулок, царапая кожу. Как-то отдалённо, словно за стеной или сквозь вату в ушах, слышится, как с ног Джима падают чёрные лакированные туфли на каблуке. Сам Джим стонет, кричит, не сдерживаясь, извивается и всё-таки ласкает себя, отдрачивает яростно, грубо, стараясь попадать в такт движениям внутри, но явно сбиваясь.
Себастьян кусает его выпирающие лопатки, прослеживает губами линию позвоночника и не может остановиться, не может оторваться, снова и снова оглаживая пояс и чулки, испытывая попеременно то желание разорвать их ногтями, прикоснуться к голой коже, скрытой за ними, то желание практически приказать Джиму носить их постоянно и заводиться, лишь думая об этом. О тонкой ткани, обтягивающей каждый дюйм кожи, идеально повторяющей линии тела. Чёрной. Порочной. Манящей.
Они кончают одновременно, и Себастьян любуется белым и вязким на чёрном, прежде чем слизнуть его и поцеловать эти тощие ноги через чулки, слегка оттянуть их и отпустить. Джим щурится довольно, облизывается пошло, и в глазах у него пляшут черти. Никто из них этого не говорит, но оба отмечают, что идея очень удачная, и, хотя Джим не любит повторяться, кажется, этот случай станет приятным исключением.

"Развалившийся паззл", МорМор, постРейхенбах, OOC, AU, angst, dark, PG. По мотивам этого.

448 слов

- Детка, я дома, - говорит Себастьян, бросая ключи на тумбочку. Он чувствует лёгкую вину из-за того, что снова ушёл. Но иногда Дженни не в силах ему помочь. Даже если она рядом. Даже если они занимаются любовью. Даже если она обнимает его и говорит, что всё хорошо. Потому что ни хрена не хорошо. Потому что он видел в прицел винтовки, как человек, которому он отдал всё своё грёбанное нутро, со всеми секретами и внутренностями вперемешку, засунул пистолет себе в рот и, блядь, выстрелил. Случаются дни, когда он до сих пор видит это в кошмарах. Видит безумную улыбку Джима и пустые глаза, уставившиеся в летнее лондонское небо. И слова “Всё хорошо” после этого звучат чертовски нелепо и настолько же убедительно, насколько история о том, как человек выбрался живым из закрытой клетки с голодными разъярёнными львами.
Однако когда Себастьян входит в гостиную, то застывает, потому что там стоит Джим, выглядящий невероятно живым для человека, пустившего себе пулю в рот, и поигрывающий ножом. И никакой Дженни.
- Нет, детка, это я дома, - голос у него всё такой же, интонации издевательские, в глазах – всепоглощающая ярость, не скрываемая, а лишь подчёркиваемая напевными нотками.
- Где она?
Себастьян смотрит на кровь, впитавшуюся в ковёр, и понимает, что вопрос, в общем-то, довольно глупый. Какой ответ он ожидает услышать? “Я купил ей билет на Мальдивы, она вылетела первым рейсом, но почему-то из окна”? Шуточка была бы в стиле Джима.
Тот подходит ближе, смотрит снизу вверх, предельно серьёзный, что в иное время смотрелось бы довольно абсурдно, сейчас же – выглядит устрашающе, и говорит:
- Кое-что случилось. Ей пришлось уйти.
“И не вернуться”, - мысленно заканчивает за него Себастьян, в ушах которого слышатся отголоски вдребезги разбивающегося мира. Бьющегося стекла, которое режет слух как будто даже не метафорически. Разваливающегося паззла. Он сам, весь, по кусочкам, разваливается внутри себя.
Он только начал пытаться жить снова. Он только начал восстанавливаться, хоть немного, после смерти Джима. И - вот ирония! – сам Джим заявляется к нему спустя два года и убивает человека, благодаря которому он держался всё это время.
Дженни обнимала его и качала в своих руках, словно ребёнка, когда он вскакивал с криками с кровати и больше не мог уснуть.
Дженни готовила ему вкусный чёрный чай и ласково ерошила волосы, делала массаж кожи головы, ласково мурлыча где-то за его спиной, что это помогает расслабиться.
Дженни ждала его дома, когда Джим вернулся и решил, что надо напомнить Себастьяну, кому он принадлежит.
- Собирай вещи, /детка/, мы сваливаем отсюда, - раздражённо говорит он, буквально выплёвывая обращение.
Себастьян, опустевший внутри, не видевший смысла оплакивать, но мысленно просивший у неё прощения, молча кивает. Он почти не передёргивается, наступая на засохшую лужу крови на ковре, и послушно идёт в комнату.
Под ногами хрустят безжалостно растоптанные кусочки паззла.

@темы: МорМор

---

Продолжаем поэтический вечер

МорМор, постРейхенбах, angst, h/c, OOC. Осторожно (!): стихоплётство.

Возвращение Джима

Тыц

Себ осыпает с порога бранью,
Сволочью кличет и лживой дрянью,
Это, кричит он, уже за гранью,
Бьёт по столу кулаком, рыча.

Джим улыбается бесшабашно,
Всё ещё любит срывать ему башню,
Скучал по голосу этому страшно,
Неважно, что скажет он сгоряча.

Себ выдыхает, смотрит устало.
"Разве пыток тебе было мало?
Жаждешь страстей и чтоб до накала.
А обо мне ты подумал хоть?"

Джим обнимает, и Басти плачет.
"Себ, дорогой, ну а как же иначе?"
В дырах костюм его от Versace.
В дырах от пуль, что терзали плоть.

Себ его прижимает крепко,
Пахнет знакомо и каплю терпко.
Сердце бьётся за рёбер клеткой.
И Джим забывает от счастья дышать.

@темы: МорМор

---

Plot? What Plot?

Частично вдохновлена этим © hiyoko
Лепту внесла  Лу, которой и посвящается.

Фраза без копирайта, но не моя, я просто перевела в зарисовке

'You would let me chain you, Tiger, wouldn't you? Because you know you're tamed, because you know you're mine, always laying near my feet, ready to attack at my first word, ready to sacrifice yourself if it's needed. And that's what gets us going. Knowing that there's a chain in my hand while I don't actually need one'.

"The chain", МорМор, OOC, AU, R (?), PWP со всеми вытекающими (if you know what I mean).

306 слов

- Ты бы позволил мне заковать тебя, верно, Тигр? Потому что ты знаешь, что укрощён. Потому что ты знаешь, что ты мой. Всегда лежишь у моих ног. Готовый атаковать по первому моему зову. Готовый пожертвовать собой, если это потребуется. И вот что связывает нас. Факт, что в руке моей цепь, хотя она мне на самом деле и не нужна.
Джим опаляет дыханием ухо Себастьяна, улыбается довольно, облизывается развратно, тянет цепь на себя, заставляя Себастьяна задыхаться, наслаждаясь звоном звеньев, разрушающим тишину, звучащим затейливой мелодией, переливчатым серебром колокольчиков в воздухе. Цепь соединена с ошейником, который Бастиан с невиданной ранее охотой надел на себя, запрокидывая голову, позволяя полюбоваться выделявшимся кадыком, дёрнувшимся вниз и вернувшимся назад при сглатывании.
- Мой личный дикий зверь. Полосатая смерть моих врагов.
Джим едва ли не мурчит, голос его почти не сбивается, хотя двигается он внутри Себастьяна резко и грубо, проникает как можно глубже. Он чувствует, как Себастьян напрягается, стараясь не издать ни звука. Потому что он приказал ему. Приказал молчать до того момента, как он позволит ему. Мычать, стонать, говорить. Что угодно. Власть. Эта власть над таким сильным существом, покорившимся перед ним, покорившимся ему, пьянила и заводила Джима больше, чем что-либо другое.
- Я знаю, что ты подвластен мне, - голос Джима нисходит на шёпот, хриплый и будоражащий. - Я знаю, что ты покорен. Знаю, что могу управлять тобой. Ты выполнишь каждую мою прихоть. Вопьёшься в чужое горло клыками и растерзаешь у меня на глазах. Мне не нужна цепь, чтобы контролировать тебя. Не так ли?
Джим чувствует запах крови настолько хорошо, насколько не должен при таком незначительном повреждении. Но он чувствует, /чует/, что Себастьян, стараясь сдержаться, прикусил губу до крови. Жадно слизывает её языком, пытаясь остановить.
- Отвечай! - рычит Джим, и Себастьян стонет: - Да!..

Джим гладит Себастьяна по следу на шее и улыбается довольно, шепча "Мой". Себастьян улыбается чуть устало, повторяя: "Да".

@темы: МорМор

---

А я всё о том же

Навеяно этим.

МорМор, постРейхенбах, ангст, OOC. Осторожно (!): стихоплётство.

I’m scared that you won’t be waiting on the other side

Рискнуть

Я таблетки купил себе, Джим.
"Мелаксен", "Димедрол". Одержим.
Я себя ощущаю чужим.
Свой пора завершить мне рассказ.

У меня под рукой пистолет -
Превосходный билет на тот свет.
Сатане не скажу я "привет" -
Ты уже это сделал за нас.

Ну а в тряпке моей хлороформ.
За границы не выйду я норм.
Всё обычных и скучных форм.
Я иду по твоим следам.

И в итоге я застрелюсь.
До зелёных чертей сопьюсь.
Только, знаешь, чего я боюсь?
Я боюсь, что не ждёшь меня там.

@темы: МорМор

---

4 причины, почему Себастьян обожал, а Джим ненавидел утра

МорМор, G, fluffище, OOC, AU, постРейхенбах, на эту картинку. 488 слов.

Тут огромное количество слова "утро" и ему подобных

Джим ненавидел утра.
Потому что утро - это рано. Да, это звучало совершенно по-детски, но не для того люди забираются на вершину криминальной лестницы, чтобы отказывать себе в маленьких слабостях, знаете ли.
Потому что утром город оживал, начинал шуметь, гудеть машинами, шуршать немногочисленным мусором под ногами лондонцев.
Потому что обычно именно под утро ему самому удавалось заснуть.
Чтобы не слышать этот проклятый шум, Джим пользовался плеером. Фонарный столб, лежавший по левую сторону от него и явно по ошибке какой-то злой колдуньи однажды ставший человеком, фыркнул на сей жест и укрыл их обоих одеялом.
Джим ненавидел утра.
Потому что...
- Доброе утро, - насмешливо пропел фонарный столб, маня запахом кофе из кружки, которую держал в руках, как только Джим вошёл в кухню.
...потому что Моран, мать его, всегда был свежий как грёбанная маргаритка в это время суток.
- Засунь своё доброе утро знаешь куда? - риторически спросил Джим, стараясь произнести это так, чтобы не потерялась сигарета, стащенная из пачки Бастиана.
За его спиной, почти не заглушаемый звуком льющегося в кружку кофе, раздался тихий смех.

Себастьян обожал утра.
Утром начинался новый день, и позади оставалась ночь. Не то чтобы Себастьян не любил ночь: в конце концов ему, как человеку, находящемуся по ту сторону закона, преступнику, положено предпочитать именно её. Но с тех пор, как Джим вернулся, его кошмары всё ещё не прекратились, а засыпать и погружаться в них приходилось именно ночью, после секса, когда Джим, усталый, но довольный, сцапывал его в свои объятия и не давал сходить даже в душ. Всё ещё боялся отпустить. Они оба боялись.
Утром начиналась жизнь, а жизнь подразумевала под собой много шума. Себастьян любил городской шум, потому что он был пусть и хлипкой, но заменой взрывам на войне. Он привык к ним за это время и потом ещё долго не мог адаптироваться к Лондону: тот казался слишком спокойным и открытым.
Утром он имел возможность осознать, что всё хорошо. Джим тихо сопел ему в шею, слегка щекоча кожу, Себастьян ощущал тепло его тела и мягкость постельного белья. Это странным образом расслабляло, вселяя спокойствие, которое тут же с опытом бывалого стратега захватывало каждую клетку тела.
Себастьян обожал утра.
Потому что...
- Доброе утро, - он старался, чтобы в голосе не звучало насмешки, даже несмотря на то, что она несла в себе только необидное веселье.
...потому что Джим был в это время чертовски милым. Таким домашне-взъерошенным. От него буквально веяло уютом.
Себастьян слышал шарканье за спиной и звук, с которым наушники плеера, извечного утреннего спутника Джима, соприкасались с полом. На Джиме джинсы на голое тело и немного мятая, домашняя рубашка, застёгнутая только на среднюю пуговицу. На открывшихся участках кожи видны следы вчерашней бурной ночи - красные пятна от укусов - парочка на шее и ещё немного на груди.
- Засунь своё доброе утро знаешь куда? - предложил неласково Джим, при этом сигарета, которую он сжимал губами, забавно дёргалась вверх-вниз, и струйка дыма от её кончика получалась отрывистой.
Себастьян огладил ласковым взглядом взъерошенные волосы Джима и тихо, счастливо рассмеялся.

@темы: МорМор